Поэзия первых лет революции

– вот характернейшие ремарки, сопровождающие движение сюжета в поэме Маяковского. Вдохновение опережает ход событий и управляет ими. Сам стих поэта уподобляется фантастическим сапогам-скороходам («…в скороходах-стихах, в стихах-сапогах…»), которые во мгновение ока переносят читателя в сказочную страну поэзии. Мы оказываемся в мире чудес, где переживаем «Необычайноеприключение» и сталкиваемся с «Потрясающими фактами», рассказ о которых с самого начала опять-таки поражает нас видом небывалого, необычайного зрелища:

Небывалей не было у истории в аннале

факта:

вчера, сквозь иней,

звеня в «Интернационале»,

Смольный

ринулся

к рабочим в Берлине³⁶.

Но куда бы не залетала безудержная фантазия поэта – в ад, в рай, в будущий век – она упорно придерживается одной цели: выявить гигантскую суть эпохи, передать чувства современника революции.

Маяковский, как уже говорилось, – фигура исключительная в литературной жизни того времени. Самобытность поэта резко выделяла его среди собратьев по перу, а порою и противопоставляла его стихи окружающей поэзии. Тем не менее в некоторых, самых общих чертах своего метода и стиля он тесно со прикасался с современной ему литературой. Здесь тоже господствовал принцип «превращения» настоящей жизни в «необычайнейшее зрелище» искусства, и были свои «потрясающие факты», небывалые романтические образы.

Господство романтического начала порождало очень устойчивые и распространенные явления в разнородной практике поэтов Октября. Одна из этих постоянных тенденций заключалась в широте и масштабности поэтического мышления, в стремлении создавать образы всеобщего, универсального значения, что в крайних выражениях приводило к своего рода гигантомании, столь характерной, например, для поэтов Пролеткульта и «Кузницы».

Над «космизмом» пролетарских поэтов в свое время много смеялись, в их адрес по этому поводу было высказано немало едких критических замечаний, в большинстве случаев вполне справедливых. И все же, когда сталкиваешься с этим явлением многократно, у десятков поэтов самого разного творческого склада и дарования, оно выступает как определенная литературная закономерность и в качестве таковой имеет свои исторические оправдания. Уместно еще раз напомнить слова Блока о том, что революция всегда выдвигает безмерные требования к жизни и, стремясь охватить весь мир, не может довольствоваться малым – иначе она не была бы революцией. Именно масштабами Октябрьской революции были подсказаны те циклопические размеры, которые утвердились в поэзии тех лет как эстетическая норма современности.

Мыслить в масштабе всего земного шара – было в духе времени. Вслед за революционными событиями в России ожидалась мировая революция, призванная в короткий срок обновить все человечество. Для стихов 1918 года характерны такие прогнозы:

Мы знаем: пламя скоро взреет

Над далью чужеземных стран.

(М. Герасимов)³⁷.

Тот, кто читает газеты,

Борется с волнами мглы –

Знает, как страшно нагреты

Царств буржуазных котлы.

Взрыв – неизбежен. И скоро

Бурей он мир потрясет,

Эксплуататора-вора –

В бездну снесет!³⁸

В этих предсказаниях, звучавших несколько наивно, заключалась великая жизненная правда. Хотя процессы обновления старого мира оказались более сложными и длительными, чем это рисовалось вначале, воздействие Октябрьской революции на жизнь других стран и народов трудно переоценить. Естественно поэтому, что победное шествие по всей земле идей Октября становится излюбленным поэтическим сюжетом с первых дней революции.

Там, где под бег олений

Северные огни цветут,

О Коммуне, о Марксе, о Ленине

Заговорил якут..³⁹

– пишет С. Обрадович в стихотворении «Сдвиг» и, переходя далее к другим народам («И китаец к плечам Урала взором раскосым приник…»), последовательно вовлекает в действие весь мир.

В Америке, Англии, Франции,

В Мире звучит о Труде

Аппаратами радиостанций

Марсельеза наших сердец…

Бросим зовы током Эдиссона

И Австралии в огне гореть,

Африка знойно сонная

Впишет в знамена «Со-Ре»…

Рядом с этой мировой панорамой появляется уподобление, также вполне выдержанное в духе времени:

Солнце в бездонности синей –

Наш пылающий мозг…

Подобный «сдвиг» от земли к солнцу столь же закономерен для советской поэзии первых лет, как и переход от Якутии к Африке и т. д. В приведенном стихотворении Обрадовича этот, условно говоря, космический образ еще занимает подчиненное место, в других же произведениях он выдвинут на передний план и развертывается в самостоятельную тему. Расстояния до солнца, луны и самых отдаленных созвездий легко перекрываются воображением поэтов, картины революционной современности распространяются на мироздание. В то время как реальный размах революции достигал такой широты, что даже далекий якут заговорил о Коммуне и Марксе, в свете романтических преувеличений возникали образы еще более заманчивые, призванные передать и прославить ширящиеся масштабы сегодняшних и о завтрашних преооразований.

Мы проведем на кратер лунный

Стальные стрелы красных рельс,

В лучисто-млечные лагуны

Вонзится наш победный рейс.