Поэзия садов

На прудах Царского, как и в свое время на прудах Московского кремля, полагалось иметь потешный флот: уменьшенные копии настоящих больших судов. И. Яковкин пишет: «Для гуляния по большому пруду (в Царском. – Д. Л.) содержались всегда разные двувесельные мелкие суда; а в августе 777 года привезены и спущены на большой пруд сделанные по высочайшему повелению на партикулярной верфи два четыревесельных трешкоута, обошедшиеся построением в 507 рублей 71 коп., с позолотою резьбы в приличных местах и окрашением, один зеленого, а другой красного цвета, краскою, на коих ее величество, по благорассуждению, изволила иногда по большому пруду забавляться плаванием. Суда сии в торжественные праздники и доныне украшаемы бывают множеством разноцветных флагов, всегда для сего сохраняющихся в шлюбочном сарае, а при происходивших в садах Села Царского иллюминациях самым прелестным образом освещаемы бывали множеством разноцветных фонарей, по всем снастям и бортам, отсветом своим к поверхности водной производивших вид бесподобной. Летом, по 1825 год, посреди большого пруда стояли на якоре двенадцатипушечная яхта и большой бот, а у пристани большого каскада всегда стоит готовых, в значительном числе двувесельных малых яликов, для желающих кататься по Большому пруду…»[510] Все эти затеи, разумеется, усиливали отнюдь не парадный, а развлекательный и интимный характер царскосельских садов.

Царскосельский лицей. Литография А. А. Тона. 1822

* * *

Для архитектуры барокко, как в свое время и для готики, было типичным располагать строения в тесной городской застройке. Они должны были охватываться глазом не столько в их целом, сколько частями, открывавшимися взору из соседних переулков, между крыш, или рассматриваться в удаляющейся кверху перспективе на фоне неба и бегущих облаков.

Аналогичную особенность мы видим и в садовой архитектуре барокко и русского рококо. Их отличало стремление скрывать по возможности здание хозяина, располагать его среди деревьев, открывая его зрителю лишь частями и в различных ракурсах.

Это стремление в садах голландского барокко рассаживать ряды деревьев близко к стенам дома имело двойное значение. Во-первых, такая изоляция дома позволяла на небольших площадях увеличивать «эрмитажность» «зеленых кабинетов», а во-вторых, соответственно эстетике барокко и не без связи его с так называемым вторым мистицизмом, обеспечивать полускрытость дома, очень важную для создания впечатления необозримости строения.

Непонятость до конца, нераскрытость для зрителя всего орнамента, как и запутанность дорожек сада, полутона в окраске цветочных куртин, – все это было важным элементом эстетики барокко.

Для русского барокко и особенно рококо Растрелли существенное значение имело древнерусское золочение маковок и различных архитектурных деталей. Золото соответствовало той же эстетике барокко: оно давало разнообразные эффекты в зависимости от освещения, было различным в различное время дня, при различной погоде, утром или в закатных лучах, при густой летней листве и редкой осенней, при весенней окраске листвы и осенней, при снеге или дожде. Золото было различным – мокрое от дождя или тумана, сухое при облачном небе и в ветреный день, когда оно беспрерывно менялось от освещения или когда было ровно и спокойно освещено в пасмурный день. Совершенно особых эффектов достигало золото в сочетании с белым снегом: видимое через спокойно падающий снег или как бы движущееся в метели.

Совершенно неправильно представление о том, что золотом достигался только эффект богатства, пышности и «ювелирности» дворца.

По старым фотографиям и по личным впечатлениям пишущий эти строки знает, что даже тогда, когда золота на Екатерининском дворце в Царском Селе не было, а капители, базы, кариатиды были грубо окрашены в желто-коричневый цвет, созерцание садового фасада дворца через черные полуторастолетние стволы и зелень лип доставляло редкостное эстетическое наслаждение. К сожалению, при «реконструкции» сада липы, даже находившиеся в хорошем состоянии, были спилены, чтобы без особой нужды «раскрыть вид на фасад» (напомню, что противоположный парадный фасад Екатерининского дворца всегда оставался открытым и легко обозримым, следовательно особой нужды «раскрывать вид» со стороны сада не было).