Я знал, когда земля дрожит,мать приближается ко мне,в слиянье запахов сует -акаций, меда, молока.Ворот холщовых слышен скрипона их настежь распахнет,и убаюкает меня,и в Мирозданье усыпит.Позднее я видал: мешок,словно ребенка, волокла,а ночи, чугуна темней,прокатывались по бедру.Из свеклы сахарной зимойалмазный делала стожок.В сорочке белой по полямгуляла ночью под грозой.В воображении моемона – Чудеснейшая Мать,И в дрожи радуги она.И в кроне дерева она.Напрасно целится в неестальных винтовок точный рядбескровно пули сквозь неелетят, как будто сквозь мираж.Она ведь Лошадь Белая,а я ее приемный сын.Она приносит мне законв жемчужно-огненных зубахи, прирастив меня к спине,мчит сквозь терновники небес,так, чтоб терновники небеслишь кудри мне чесать могли,Европа, вот я пред тобой,ты фокус страха моего.Здесь больше блуда и ножей,чем среди варварских равнин.Нагой, я вздрагиваю здесь,костей берцовых посреди.Наматывает Корбюзьена спицы жилушки мои.Но музыка великаяза эшафотами гремит,и стену вечной гибелисметает грива матери,и если задрожит земля,мать, значит, приближается,а если море заревет -то Мироздания призыв.
ИШТВАН ШИМОН
МУШТ ПОЕТ
Пресс подкрутит тугостарый винодел,проворчит: – А ну-ка,начинай, пострел!И пойдет потеха,захрустит мезга.Вот уж не до смеха,если мнут бока.В горловине душнойкорочка скрипит.Синий голос муштасумерки кропит.Это сок в избыткеплачет в тишину,как кузнечик прыткий,отходя ко сну.Всхлипнет – и повторно,и еще – чок, чок,как сверчок проворныйили родничок.Льется голос чей-тов деревянный слив.Может, это флейтатянет свой мотив.Так свободно тянет,так легко ведет,как сирена манитиз туманных вод.Эти повторенья,этот звук сырой -в хаосе твореньяключик золотой.Так за марлей в нишечмокает дитя.Так в сосульке дышитпервенец дождя.Гулок сон подвала,черный чан глубок.Капнет – и сначала,и опять – чок, чок.И летит отвесно,словно пот с лица.Просто так и песняне рож-да-ет-ся!Надо жизнь оставить,чтобы жить в других;сепия и та ведь -жертва мастерских -жизнь свою не пишет.Кто же в тишинеслышит песню? Крышада звезда в окне.Так и запропала б,плача в три ручья,если б долгих жалобне расслышал я.Как в раструб рыдаетхриплый граммофон,как труба вздыхаетна печной заслон,так хрипит недоброи душа моя,взятая под ребрапрессом бытия.Рдеет кровь густая,и весь мушт краснобродит, вызреваяв доброе вино.Пусть же ради слова -свежего вина -от винта резноговся душа больна.Есть и за мученьясвой отстой в крови:песня – облегченье.Так дави, дави!