Пойма

У бабушки начала складываться целостная картинка, и она выдохнула:

— Чёрт возьми…

Прежде чем папе удалось выбраться из машины, мама вцепилась в топорище, но он бережно отобрал орудие у неё из рук, вылез и направился к мистеру Нейшену. Мама повисла у него на руке, но папа вырвался. Он прошёл мимо миссис Нейшен — женщина прервала работу и удивлённо глядела на нас.

Мама опять бросилась за папой, но бабушка её осадила:

— Ладно уж, будь что будет. Тут уж его ничем не остановишь, всё равно как Ахиллеса в погоне за Гектором. Ты ведь знаешь.

Хозяева заметили папу. Мистер Нейшен не торопясь поднялся со стула, просыпав орехи с колен на землю. Выражение его лица было сродни тому, с каким мужчина обнаруживает, что стоит в одной комнате с кучей богомольных тётушек — и забыл застегнуть ширинку.

— Ты какого чёрта припёр сюда это топорище? — спросил он.

В следующий миг стало предельно ясно, зачем папа припёр топорище. Словно пылающая стрела, оно со свистом рассекло горячий утренний воздух и прилетело мистеру Нейшену по башке, туда, где челюсть смыкается с ухом, и звук, который оно издало, был, мягко говоря, сравним с выстрелом из ружья.

Мистер Нейшен рухнул, как сдутое ветром огородное пугало. Папа встал над ним, потрясая топорищем. Нейшен жалобно поскуливал и всплёскивал руками. Двое сыновей двинулись к папе. Тот развернулся и сбил старшего с ног. Младший бросился на него и повалил на землю.

Повинуясь какому-то наитию, я отвесил парню пинка, он отцепился от папы и насел на меня. Но папа был уже на ногах. Запело топорище. Парень тотчас же отрубился, а другой, который всё ещё находился в сознании, принялся улепётывать по огороду на четырёх, как изувеченная сороконожка. Наконец он смог подняться на ноги и сбежал в дом.

Мистер Нейшен несколько раз пытался встать, но каждый раз в воздухе свистело топорище, и он снова обрушивался наземь. Папа колотил мистера Нейшена по бокам, по спине, по ногам, пока не утомился и не отступил, опершись на порядком потрескавшуюся деревяшку.

Когда у папы открылось второе дыхание, он снова взялся за своё. Впрочем, к нему частично вернулись чувства, и он начал охаживать Нейшена не концом топорища, а плоской частью.

Наконец Нейшен перекатился на спину, закрыл руками лицо и расплакался. Папа прервался на полузамахе. Из него вышел овладевший им бес. Я понял, что имела в виду бабушка, когда говорила, что у папы вспыльчивый характер.

Нейшен с явно переломанными рёбрами и разбитой губой лежал, задрав руки и ноги, точно собачка, которая падает пузом кверху, чтобы впечатлить хозяина, рыдал и выплёвывал выбитые зубы.

Папа перевёл дух и сказал:

— У реки нашли Луизу Канертон. Мёртвой. Всю в порезах и связанную, как и все остальные жертвы. Вы со своими балбесами и всей вашей озверелой шайкой только и сделали, что повесили невиновного.

— Ты вроде как должен вершить закон, — отплёвывался кровью Нейшен. — А на такое у тебя полномочий нет.

— Будь мои полномочия хоть сколько-нибудь реальными, я бы арестовал вас за всё, что вы учинили над Моузом, но ничего хорошего из этого бы не вышло. Никто бы тебя здесь, Нейшен, не осудил. Тебя боятся. А вот я не боюсь. Не боюсь! И если ты ещё хоть раз перейдёшь мне дорогу, так я, бог свидетель, убью тебя и каждый день стану избивать твой труп, покуда от него рожки да ножки не останутся. Ты скажи спасибо, что это старое топорище такое непрочное, а то ведь дома у меня и покрепче есть!

Папа отшвырнул раскуроченное топорище, скомандовал: «Вперёд!» Я заторопился к машине. Мама, Том и бабушка присоединились к нам. Мама обвила рукой папину талию, и он ответил ей тем же.

Когда мы миновали миссис Нейшен, женщина приподняла голову и опёрлась на мотыгу. Под глазом у неё сиял свежий фонарь, губа распухла, а на щеке просматривались старые синяки. Она улыбнулась нам.

Бабушка сказала:

— Хорошего вам дня!

* * *

Избиение завершилось, мы приехали домой, и папа объяснил мне, кого нашли мёртвым. Я сел на застеклённой веранде, направил взгляд в пустоту и задумался о миссис Канертон. Рядом сидела Том и размышляла о том же самом.

Миссис Канертон была не просто какая-то безвестная несчастная жертва, она была нам знакома и очень нам нравилась. Трудно было поверить, что женщина, которая блистала на вечеринке по случаю Хеллоуина, красивая и окружённая мужским вниманием, лежит теперь у нас в амбаре, завёрнутая в брезент и изрезанная, совсем как те, другие.

Это потрясло нас до глубины души.

Пока мы так сидели, на веранду вышел папа. Протолкнулся между нами. От него разило потом с нотками перегара. Папа сказал:

— Послушайте меня, дети. Я знаю, что вёл себя неправильно. Но можете мне поверить: я завязал. Я вёл себя как идиот. Теперь я твёрдо встал на ноги, и ничто меня уже с них не свалит. Больше ни капли виски или любого другого крепкого напитка, покуда я жив. Слышите?

— Да, пап.