Поиск источника: настойчивость на пути художника

Прошлым вечером Эмму остановил на улице какой-то симпатичный незнакомец. «Вы не знаете, почему вест-хайленд-уайт-терьеры все время так упираются? – спросил он. – У меня их было двое, и оба упирались».

«Может, они просто упрямые», – ответила Эмма.

И вот пожалуйста, Шарлотта опять терьерит без причин. «Ну Шарлотта, ну идем же», – уговаривает ее Эмма.

Что добыто, забыто тотчас; души отрада – лишь в борьбе[23].

Уильям Шекспир

Творческий процесс у нас, художников, – тоже штука упрямая. Именно поэтому нам лучше двигаться вперед медленно и равномерно. В иные дни будет так тяжело, словно мы взбираемся в гору и силком тянем за собой внутреннего художника. Весело и радостно идти вперед будем отнюдь не всегда. Внутренний художник наш – существо упорное.

Лучше всего, если мы станем придерживаться принципа «есть слона по кусочкам». Если зададим слишком высокую планку, то сегодня допрыгнем, а завтра позорно недотянем. Нет уж, будем задавать себе скромную высоту, которую сможем взять даже в те дни, когда наш внутренний художник встанет на дыбы.

Чтобы преуспеть на ниве творчества, нужно хорошенько заучить две роли: художника и тренера. Тренер – это упорный взрослый. Он следит за ходом дела и оценивает дальние перспективы. Он улещивает, ублажает, упрашивает, умасливает и в итоге дисциплинирует нашего художника, который, уподобившись терьеру, скачет совсем не туда, а то и вовсе упрямо стоит на месте.

Важно поставить планку достижений достаточно низко – так, чтобы у художника появился соблазн взять эту высоту. Когда я пишу нон-фикшн, ежедневная норма составляет какие-то жалкие три страницы. Написать три страницы на заданную тему может практически любой, и мой внутренний художник это знает. Когда он встает на дыбы и не желает двигаться с места, я волочу его за собой, пинаю, браню, но заставляю сделать три страницы. Но чаще всего он сам весело бежит вперед, и три страницы оказываются готовы в мгновение ока. Такого рода цели можно ставить в любой художественной деятельности. Музыкант может задать себе урок: играть в течение 15 минут. В иные дни эти 15 минут покажутся ему вечностью, но чаще всего они будут заканчиваться, едва начавшись. Танцор может делать определенные упражнения для разогрева, актер – читать монолог, певец – петь песню.

Если мы поставим планку не слишком высоко, внутренний художник не сможет противиться соблазну. Проще всего вообразить его в облике внутреннего ребенка, которого так легко подкупить. Пообещайте ребенку награду – и, скорее всего, он сразу станет паинькой. Лучше всего внутренний художник работает, когда его улещивают и умасливают. «Напишешь три страницы – и можно будет поговорить с Соней», – обещаю я порой, зная, что Соню мой внутренний художник любит больше всех, потому что она умеет играть. «Напишешь три страницы – и пойдем гулять», – подначиваю я.

Кое-кто считает, что внутренний художник заслуживает более уважительного обращения, однако мой опыт подсказывает, что на уважении далеко не уедешь. Эмма со смехом вспоминает, как ей однажды сказали насчет Шарлотты: «Боюсь, мэм, с терьером мы ничего поделать не сможем». То же самое можно сказать и о художнике: «Боюсь, мэм, с художником мы ничего поделать не сможем». Вот почему художники так раздражают нехудожников. Мы вовсе не стараемся специально противиться правилам. У нас это выходит само собой. Порой это часть нашей натуры, даже если хотелось бы совсем иного. Спросите любого художника, у которого дела пошли под откос как раз тогда, когда ему было что терять; у продюсера, который никак не может снять второй фильм; или у многообещающего молодого писателя, которому после блестящего дебюта не дается следующий роман.

Действие – все, слава – ничто.

Иоганн Гете

«Есть слона по кусочкам» – вот рецепт, идеально подходящий большинству художников. Романист может выдавить из себя предложение-другое. Певец может спеть пару гамм. Не стоит замахиваться на большее, на крупное – хотя «тренер» – взрослый прекрасно знает, что крупное складывается именно из мелочей.

– Вы же просто все время пишете, да? – спросил меня недавно один врач.

– Да, – ответила я, – пишу. Я заметила, что писатели, которые все время норовят передохнуть, обычно несчастны. Писателю нужно писать, хотя бы по чуть-чуть. Большое складывается из мелочей.

«Большое складывается из мелочей» – вот что мы имеем в сухом остатке. И неважно, идет ли речь о литературе, пении, танцах или сценическом искусстве; о ваянии, дизайне, шитье или кулинарии. В какой бы области мы ни творили, будем делать по чуть-чуть, и убедимся, что в конце концов наши усилия сложатся в нечто большее. Да, обещание «15 минут у мольберта – и получишь мороженое» – явно не самый солидный прием для творчества. И все же именно так мы и творим.