Мне послышалось или он и впрямь разочарован?
– Да. – Не позволю себя отвлечь.
– В прошлый раз мы жили неподалеку от Трокадеро[21]
. Вы там были? – С этими словами он поправляет таблицу для проверки зрения. Я вижу все до последней буквы.– Да, но совсем недолго. – О да, мы там были.
– Какие там сады! – мечтательно говорит он.
– О да. Сады. Мне они очень понравились.
– Апрель в Париже. Все в цвету, – вздыхает врач.
– Да, – вздыхаю я в ответ. – Как красиво.
– А сейчас как лучше? С первой или со второй?
Со второй. Врач добивается идеального соответствия. Но теперь я вижу в нем человека, а не просто специалиста, который мне помогает. Ведь он поделился со мной своей страстью.
Чтобы все осталось по-прежнему, все должно измениться.
Моя подруга Эйприл распахивает объятия каждому, с кем сведет ее судьба. Зайдет в греческий ресторан – и тут же узнает, как зовут жену хозяина и сколько лет их детям. На улице поздоровается с бездомным и назовет его по имени. «Все мы люди. Все мы видим и узнаем друг друга. Почему бы тогда не звать друг друга по именам?» – говорит она.
Генри Миллер рекомендовал художникам больше интересоваться жизнью. Сам, как человек жизнелюбивый и такой же открытый, как Эйприл, он до конца своей долгой жизни охотно общался с новыми людьми и получал новый опыт. На этом строилось его творчество. Достойный подражания пример.
Закрывая двери новому опыту, мы, художники, рискуем застыть в неподвижности. Пусть каждый день будет исследовательской экспедицией. Будем туристами на собственной земле. Будем верны духу приключения. А для этого нужно беречь свою любознательность и понемногу ее подкармливать. Когда прогуливаешься, текущий мимо мир никуда не спешит и легко поддается восприятию. Можно рассмотреть новые цветы у лавки зеленщика и новые растения в ящике под окном. Можно заметить, что дорогой французский ресторан в квартале от вашего дома закрылся и на его месте теперь турецкое заведение. Можно полюбоваться длинной шелковистой шерсткой таксы, которая вертится у ног хозяина, пока тот покупает в угловом киоске бульварную газету.
Мудрость не в неподвижности, не в изменении, но в диалектическом единстве того и другого.
Когда прогуливаешься, город превращается в череду соседствующих друг с другом районов. Сам по себе каждый район невелик, его можно пройти целиком. Каждые несколько кварталов встречается продуктовая лавочка на углу, химчистка, багетная мастерская, копировальный салон, ремонт обуви, цветочный магазин. И тут, и там людям нужно одно и то же. Нужны зеленная лавка и мясная, нужен угловой киоск со свежими фруктами и овощами. Каждый район – вещь в себе, крохотный самодостаточный мирок.
Проверяя, как я вижу на расстоянии, окулист рассказал о районах Парижа, по которым гулял с женой. «У нас была маленькая книжечка с пешими маршрутами. Мы, наверное, половину из них прошли», – сказал он.
На носу у меня красуется хитроумная конструкция. Врач вставляет в нее подходящие линзы и продолжает рассказ. Впервые он побывал в Париже еще в 60-е, но с тех пор возвращался добрую дюжину раз. Он считает, что французы очень гостеприимно относятся к женщинам, особенно красивым. А кроме того, они очень милы с теми, кто пытается говорить на их языке.
– Мы пытались, – говорю я врачу. – Мы везде говорили по-французски. Но французы хорошо знают английский!
– Да-да, совершенно верно, – согласился врач.
Тут я отметила, что он – мужчина среднего возраста, лет, пожалуй, на пять младше меня. Яркие глаза за маленькими очками. Лихая бородка. Я без труда вообразила, как он сидит в парижском кафе и заказывает круассан с горячим шоколадом. Неудивительно, что ему так нравится Франция.
Если хочешь, чтобы мир переменился, стань этой переменой сам.
– А моя жена туда больше не хочет, – внезапно признался он. – Ей не нравится, как французы относятся к проблеме Ирака. И еще она боится террористов. Она у меня такая, как решила – так и будет. Женщина с принципами. – В его голосе звучит легкая грусть подкаблучника.
Вспомнив жену с ее принципами, врач немедленно становится крайне деловит.
– Я выпишу вам другие очки, – говорит он. – Если будут проблемы, звоните.
Обещаю, что позвоню.
Выходя от окулиста, я на мгновение зажмуриваюсь от бьющего в глаза вечернего солнца. Этот врач много лет был для меня анонимной функцией, но мы заговорили о Париже – и я увидела в нем человека. Вдруг оказалось, что у него есть собственное «я» и собственные вкусы. Жаль, что его жена не любит Париж. Надеюсь, они как-нибудь между собой договорятся.