Пока мы рядом

Мы с Кармен почти не говорим об операции, хотя она становится все ближе и ближе. Мы оба знаем, о чем думает каждый из нас, когда мы едим мидии в ресторане Порт Зеланде, когда валяемся на пляже, когда по вечерам в своем бунгало смотрим ток-шоу Дэвида Леттермана: все наши мысли крутятся вокруг ее груди. А когда спим, то нам снится эта грудь. Все это мы знаем, но молчим.

Вечером накануне Телефонного Звонка мы лежим в постели. Я целую Кармен и переворачиваюсь на бок.

— Погасить свет?

— Да, пожалуйста.

— Спокойной ночи, любовь моя.

— Спокойной ночи, мое сокровище.

Я щелкаю выключателем.

Проходит несколько минут.

— Дэнни?

— Да?

— Ты еще не спишь?

— Нет.

— О…

— В чем дело?

— Как ты думаешь, что они завтра скажут?

— Не знаю, дорогая.

— И на что ты надеешься?

— Я надеюсь, что они все-таки рискнут.

— Но ты же повернут на сиськах, Дэн. А скоро у тебя будет жена с лысой башкой и только одной сиськой.

Я поворачиваюсь к ней и крепко обнимаю:

— Я надеюсь, они рискнут оперировать, Кармен.

— Правда?

— Правда.

Я чувствую, как на мое плечо капает слеза.

— А ты как думаешь, что они скажут завтра?

— Я надеюсь, что они согласятся на операцию.

— Ну вот и хорошо.

— Но все-таки это ужасно, не так ли?

— …

— Дэнни?

— Да, это ужасно, дорогая. Но пусть лучше ты будешь с одной грудью, чем тебя не будет вовсе.

■

На следующий день мы лежим на пляже. Уже почти полдень. Я то и дело поглядываю на Кармен, но не осмеливаюсь спросить, не пора ли нам позвонить в госпиталь.

— Я пойду в бунгало, позвоню, — говорит она.

— Может, лучше отсюда? — предлагаю я, кивая на свой мобильник.

Она отрицательно качает головой:

— Нет. Я хочу четко слышать все, что скажет Шелтема, а здесь очень ветрено.

«Конечно, она не хочет звонить с пляжа, дурень, — думаю я. — Сидеть на пляже, в окружении счастливых людей, и выслушивать приговор…»

— Может, вместе пойдем? — предлагаю я.

— Нет. Я предпочитаю одна. Ты останься здесь с Луной.

Она надевает юбку поверх бикини и уходит.

Я смотрю ей вслед, пока она не скрывается из виду.

И вот ее нет уже сорок пять минут. Все это время я пытаюсь развлекать Луну ведрами, лопатками и водой. Я себя чувствую будущим отцом, который в приемной роддома ожидает появления первенца.

— Привет, — вдруг слышу я за спиной.

— Привет! — говорю я, пытаясь угадать по ее лицу, что сказала Шелтема.

— Они пока не знают.

— Они пока не знают?

— Нет. Шелтема говорит, что хирург хочет осмотреть мою грудь, прежде чем принять решение.

— Господи, — вздыхаю я, — и когда он собирается это делать?

— На следующей неделе. Мы договорились, что я приду к нему на прием в понедельник.

Еще четыре дня в подвешенном состоянии.

— Хм… Почему так долго? Тебя не было почти час.

— У Шелтемы был перерыв на ланч.

25

Мы будем идти вперед,Пусть даже в окопах, без света…Ramses Shaffy, песня «Wij zullen doorgaan» из альбома «Wij zullen doorgaan» (1972)

Хирурга зовут доктор Йонкман. Его кабинет находится по соседству с кабинетом доктора Уолтерса, в отделении онкологии. Симпатяга, судя по реакции Кармен, которая за его спиной облизывает губы и подмигивает мне.

— Что, запала? — тихо шепчу я ей на ухо. Она с энтузиазмом кивает.

— Если он прикоснется к твоим сиськам, я набью ему морду, — шепчу я. Кармен смеется.

Йонкман — вылитый герой больничных романов. Лет сорока, с мальчишеским лицом, длинными волосами, седеющими на висках. Оденьте его в костюм от Пола Смита, и вот вам достойный бухгалтер рекламного агентства. Ему гораздо легче войти в наше положение, чем доктору Шелтема или доктору Уолтерсу, которые лет на пятнадцать старше. Возможно, у него самого жена — ровесница Кармен и, судя по его внешности, красавица. Это создает невидимую связь между нами.

Но прежде всего он врач. Как только он раскрывает медицинскую карту Кармен — теперь я узнаю ее по обложке — и переключается с Кармен-женщины на пациентку К. ван Дипен, он сразу становится похожим на депутата Европарламента. Тщательно подбирая слова, он объясняет, что согласится оперировать лишь в случае абсолютной уверенности в том, что это улучшит ее шансы на выживание.

— Вы — красивая молодая женщина, и после абляции… (Мы недоуменно смотрим на него.) Мм… это медицинский термин… после ампутации у вас останется маленький горизонтальный шрам, сантиметров десять, на том месте, где сейчас у вас грудь… (Нет, нам это совсем не нравится.) Возможно, потом мы сможем поместить туда имплантат, но все равно грудь уже никогда не будет такой, как сейчас. — Он делает паузу и в упор смотрит на Кармен. — Речь идет о тяжелом увечье.

Тяжелое увечье. От его слов мне становится не по себе, хотя я и сознаю, что он намеренно прямолинеен. Он хочет знать, готова ли Кармен к такому испытанию. Мне нравится этот парень. Йонкман — единственный, кто понимает, что грудь для молодой женщины и ее мужа не просто выпуклость, пусть даже — как в случае Кармен — и с воспалением внутри.

— Вы позволите осмотреть вашу грудь?