Она и правда через два месяца стала частью их семьи и переехала в их дом. А Мартин стал все чаще пропускать ужины. Через полгода брат с женой, наконец, съехали и Мартин вздохнул с облегчением. Он даже помогал им переезжать в крошечную квартирку, которую они сняли. Ему хотелось скорее избавиться от их присутствия. Кажется, Филипп заметил его нетерпение и даже пошутил: «Хочешь скорее остаться в одиночестве, братец?» Шутка была несмешной и даже Анна, всегда такая смешливая, не смеялась. Повисшая в горячем воздухе июля, шутка еще долго отдавалась эхом в голове Мартина.
Он мог поклясться в том, что не любил ее. Погрузившись в белый поток бумажной работы, он почти напрочь забывал о ней. Но, ложась в холодную постель, закрывал глаза и пытался всем телом ощутить тепло ее тела, обнимая подушку, он обнимал ее, согревая, баюкая. Когда он думал о ней, то отчетливо осознавал, что они идеально подходят друг другу.
Все изменилось, когда умер отец. Скоропостижно и от того, от чего умирают все. Даже в этом плане отец не был оригинальным и угас всего за пару месяцев. Мать сидела у его постели почти круглосуточно, прерываясь только на приготовление пищи и походы в аптеку.
В эти месяцы, такие быстрые и одновременно долгие, Мартин пытался разгрести дела в фирме. Оказалось, что до болезни отца Мартин отвечал лишь за крохотную долю работы. Директор фирмы же отчего-то решил, что Мартин справится и за двоих. Оклад увеличили и Мартин трудился, вспоминая как отец буквально порхал от стола к столу, заваленными папками. Чтобы все успеть и не подвести отца, мужчине приходилось вставать в пять и ложиться после полуночи. Часто вместо обеда, наспех, но все-таки бережно собранного матерью, он засыпал прямо за рабочим столом. И порой даже рабочий звонок, извещающий о конце передышки, не был способен его разбудить. Он просыпался минут через десять после окончания обеда, охваченный ужасом. Не из-за того, что мог быть уволенным, а потому что кто-то мог увидеть его слабость, наблюдать за его беспомощностью, его человечностью.