Покаянные сны Михаила Афанасьевича

Так что же это? Какие тайны прячутся в моей бедной голове? И не придется ли в самом скором времени признать, что все было именно так, как рассказала мне Марина? И между прочим, памятная встреча с князем у Патриаршего пруда, то ли попытка покушения, то ли мираж, — уж не навеяна ли она тем, что случилось за много лет до этого в Париже, у входа в парк близ улицы Дарю? Такое впечатление, что отпечаток прошлого перенесен в Москву по чьей-то воле из столицы Франции. И вроде бы все происходило там, но в памяти почему-то совсем по-другому отложилось.

— А не было ли трамвайной линии где-то поблизости от этого парка… де Монсо? — Я сам не понимаю, зачем спрашиваю.

— Да, трамвай ходил от площади Звезды и далее, по бульвару Курсель как раз мимо парка. Я специально интересовалась, пятый номер и тридцатый, — отвечает.

— Вот ведь как! Все словно бы одно к одному, — бормочу себе под нос.

А что тут еще сказать, когда голова кругом от всего услышанного?

— А вы не хотите написать роман? — вдруг спрашивает Марина. — Вот вы, мне кажется, говорили, что писатель.

— О чем писать-то? — Я занят своими мыслями и не сразу понимаю.

— Да о том, что было, — настаивает Марина. — Я про княгиню и про Булгакова, про его несчастную любовь.

— Я вроде бы уже написал… — смущенно признаюсь.

— Как? Правда?!

Марина в полном восторге. Чувствую, что готова меня расцеловать. Да я бы не прочь…

— Так давайте же! — теперь уже требует от меня Марина. — Гарантирую, что у вас роман с руками оторвут.

Тут я узнал, что ее двоюродный дядя, известный журналист, сейчас находится в Париже. Что скоро будет его свадьба с дочерью какой-то итальянской графини. Что у него, то есть у дяди, масса знакомств в издательствах и здесь, во Франции, и за океаном. Что вырос он в Нью-Йорке. И что туда же после войны перебралась княгиня Кира Алексеевна. Что в этом ей помог зять, работавший переводчиком в ООН. Что здесь в Париже многие без ума от книг Булгакова. А уж у них в Сорбонне его носить готовы на руках. Если же учесть, что это юбилейный год… В общем, на меня свалилась такая лавина информации, которую так вот, на ходу, переварить просто невозможно. Тем более что были еще кое-какие обстоятельства. Это я и попытался объяснить:

— Видите ли, в чем дело, у меня его нет… то есть романа этого я с собой не взял при отъезде из России. Эх, если б знать заранее…

Я и в самом деле не знал, что нужно предпринять. Что уж тут говорить — о возможности издать роман здесь, за границей, я и не подумал. А теперь рассказывать Марине все в подробностях было сложно, да и ни к чему. Тем более что, в сущности, ничего уже не сделать. Не стану же я просить у юной парижанки взаймы две тысячи баксов, чтобы выкупить у Шустера роман?

— Так что?

— Ну-у-у, я попробую…

— Ах, до чего же вы, русские, ленивые, какие-то непрактичные. Даже смотреть на вас после этих слов противно, — еле заметно улыбается.

Тоже мне, будто бы сама не русская. Видимо, надеется меня растормошить. Что ж, почему бы нет, то есть почему бы не попробовать?

В общем, я дал Марине слово, что приложу все свое усердие, чтобы… ну, чтобы роман оказался здесь, в Париже. Конечно, придется еще что-то дописать — я же не могу пройти мимо тех невероятных событий, о которых только что узнал. Ну а потом…

Но прежде чем продолжить свидание с Мариной, я должен, просто обязан сам себе кое-что в этом деле разъяснить. Прежде всего разобраться в причинах явного несоответствия между тем, что произошло в Москве, и тем, чему свидетелем я оказался здесь, в Париже. Недоумение мое вызвано тем обстоятельством, что там, в России, меня никто не узнавал, что в общем-то вполне логично. Ну вот приехал в столицу начинающий писатель, да мало ли таких! Да их по сотне приезжает каждый месяц! Непризнанные прозаики, завистливые критики, невезучие поэты…

Теперь же, здесь, все совсем другое. Оказывается, Булгакова готовы носить в Париже на руках. Вдруг выясняется, что он очень популярный, всеми признанный писатель. И самое неожиданное — что именно он был влюблен тогда в княгиню Киру. А я? А кто же тогда я? И поневоле возникает впечатление, что я — это всего лишь неудачный клон, жалкое подобие того Булгакова. Я бы даже так сказал — второе «я», возомнившее о себе бог знает что и вот пустившееся в самостоятельное плавание. Итог предугадать в общем-то нетрудно…

Так, может быть, самое время все прекратить? Признаться в том, что эксперимент был неудачен. Как невозможно сделать человека из бездомного пса, так невозможно жизнь заново прожить, при этом глядя на себя как бы со стороны. И не имея возможности ничего исправить. И вновь, в который уже раз мучаясь от сознания того, что вот и время уже не то, а ничего, по существу, не изменилось.

Но можно ли остановиться, так и не ответив на вопрос: а почему? Почему так все произошло? В чем смысл моего перевоплощения? В чем причина?