Покаянные сны Михаила Афанасьевича

— Хватает, это не вопрос! Но тут ведь вот какая штука. Стоит эмигранту пожить у нас с десяток лет, обзавестись собственностью, заиметь солидный счет в банке, как наблюдается некий нежелательный эффект. Ну словно бы у него мозги жиреют. Увы, это обратная сторона благополучия. Так что время от времени нам просто необходимо влить свежую кровь. Иначе может произойти то же, что некогда случилось с Древним Римом. Ну да вы и сами знаете.

Честно скажу, перспектива ожирения мозгов меня нисколько не прельщала. Даже если случится только через десять лет. А что потом? Вспоминать о славном прошлом и поучать вновь обращенных, как нужно действовать, чтобы добиться быстрого успеха? Нет уж, простите, это совсем не для меня.

И вообще, стоило ли тащиться в такую даль, чтобы получать наставления, что и как писать? Да пусть своими советами подавится! Вот именно это я бы и сказал, если бы речь шла о моем романе. Однако у фильма есть своя специфика. Тут я и в самом деле дилетант. А потому приходится, разинув рот, внимать. Только, что мне ни говори, останусь при своем мнении, даже если придется сделать так, как Джон потребует.

Была еще одна цель у этой неожиданной поездки. Уж если появилась такая редкая возможность, хотелось бы хоть что-то новое узнать о Кире — чем увлекалась, круг знакомых… Да что говорить, я просто обязан разобраться, какой же она стала после того, как перебралась в Нью-Йорк.

Адрес дома, где жила когда-то Кира, Поль мне сообщил и даже предложил подвезти до места. Однако я бы предпочел обойтись при этой встрече с прошлым без свидетелей. Он высадил меня на Второй авеню, где-то у Семьдесят девятой стрит, а дальше я пошел пешком. Иду, поглядывая по сторонам и подмечая интересные подробности. А вдруг пригодится, если захочу написать о своем открытии Америки…

Это случилось на перекрестке. Только я повернул за угол, намереваясь обозреть окрестности Восьмидесятой стрит, как передо мной возникли двое дюжих полицейских. И где они таких берут? Видимо, приходится изрядно посидеть на спецдиете, прежде чем обретешь нужные кондиции. Но вот пока я об этом размышлял, копы достали револьверы и, наставив их на меня, принялись что-то орать. Если бы кричали по-русски или на латыни, знал бы, что ответить, но вот тут… Только догадался поднять руки, однако и этого им показалось мало.

— Да что вам надо-то? — кричу.

И вдруг слышу:

— На колени, мать твою! А не то дырку в голове сделаю!

Эти слова на чистом русском языке произнес белобрысый коп с бульдожьей мордой…

В голове промелькнуло: вот она, хваленая их демократия! Стоит человека в чем-то заподозрить, как все — девять граммов и душа из тела вон. Только и останется, что безымянная могила на пригородном кладбище. А то и вовсе бросят труп на пустыре.

Силу, признаться, я и прежде уважал. Но чтобы встать на колени перед этими… Да пусть хоть все тело продырявят! С какой стати буду признавать, что в чем-то виноват? Пусть для начала представят доказательства, зачитают мне мои права. Да где, в какой их декларации записано, что человек должен стоять перед ними на коленях?

Откуда что взялось, я этого не знал. Да, в сущности, никогда не замечал за собой подобной смелости.

И от Петлюры, и от красных приходилось драпать. А потому что одно дело — обругать кого-то в разговоре или написать на эту тему фельетон, но тут, когда дуло сорок пятого калибра смотрит прямо мне в глаза… тут требовалось совсем другое. И только уже потом, когда все завершилось по-хорошему, подумал: а не в том ли здесь причина, что есть большая разница, перед кем вот так стоять? Перед большим начальником пасть ниц не очень-то зазорно, особенно если от него зависит, как сложатся обстоятельства дальнейшей моей жизни. Но вот от этих чего хорошего мне ждать? Ни вида на жительство, ни гонорара за издание романа… Только лишь мат-перемат на непонятном языке.

Уже толпа собралась, что-то мне кричат. Видимо, советуют, что нужно подчиниться. А я стою, держу руки над своею головой и думаю: зачем только нелегкая занесла меня сюда? Ведь если пристрелят, даже у могилки некому поплакать. Марина далеко. Поль тоже, по большей части в Европе околачивается. От Джона сострадания и вовсе не дождешься. Тогда зачем? И вот только решил, что самое время опуститься на колени, как внезапно крики смолкли.

Когда открыл глаза, копы уже убрали револьверы, а тот, мордастый, с кем-то разговаривал по рации. Затем подходит ко мне и говорит:

— Сэр! Извините! Неувязка вышла. Тот, кого мы искали, уже задержан. Тут неподалеку. Могу ли чем-то вам помочь?

Да я бы от помощи не отказался, потому что руки мысленно так и держу над головой. И словно сознание поделилось надвое. Одна половина вроде бы довольна тем, что обошлось. Другая же не решается продолжить путь, поскольку там, за следующим углом, меня наверняка ждет снова пара полицейских, и снова я окажусь перед все тем же страшным выбором — стоять или же пасть?

— Похоже, сэр, вам не по себе, — глядя мне в глаза, заметил коп.

— Да уж… — только и смог вымолвить.