Покер с акулой

Вода вновь побежала веселой струйкой, и опять раздался отвратительный звук.

– Юлька, ты пукнула, – захихикал Сережка.

– Я? – возмутилась девушка. – Я?

– Нет, я, – продолжал веселиться муженек, – фу, как неприлично прилюдно портить воздух.

– Дурак, – выпалила Юля.

В этот момент к огромному нагревателю подошел Зиновий Павлович и подставил чашку. Послышалось жуткое рыканье. Я посмотрела на аппарат. Сверху на нем горлышком вниз помещалась большая, двадцатиметровая пластиковая бутыль, из нее жидкость попадала в титан. Каждый раз, когда кто-нибудь открывал кран, в бутылке возникал здоровенный пузырь, а следом доносилось омерзительное бульканье, словно кого-то тошнит.

– Не надо пускать при всех, – продолжал веселиться Сережка.

– Урод, – прошипела Юля и пнула муженька ногой.

Но того было не остановить.

– Приличная с виду девушка, а так плохо воспитана!

– Кретин, – свистела сквозь зубы жена.

Понимая, что супруги сейчас подерутся, я сердито велела:

– Прекратите, вы не дома. Никто не рыгал и не пукал, это бутылка…

– Не знаю, не знаю, – протянул Сережка.

Но тут дверь с треском распахнулась, и на пороге появилась здоровенная бабища, сильно смахивающая на царя-реформатора Петра I. Ну, может, рост чуть-чуть пониже, не два метра, а всего сто девяносто сантиметров, но усы такие же, и круглые глаза бешено блестят. Под рукой она несла довольно плюгавенького мужичонку в огромных грязных дутых сапогах. Именно несла, потому что «дутики» болтались в воздухе. Мужику, очевидно, был знаком подобный способ передвижения, и он не выражал совершенно никакого неудовольствия, апатично выглядывая из-под мощной руки. Так покорно ведет себя наша мопсиха Ада, когда ее тащат купаться. Вначале собака убегает, прячется, забивается под кровать, но как только ее вытащат и возьмут на руки – все, сопротивление прекращается, словно Ада принимает решение не бороться с обстоятельствами.

Похоже, что этого мужика тоже сначала долго гоняли по всем углам.

Бросив ношу на диван, баба сказала неожиданно писклявым голосом:

– Здрассти всем, простите, припозднились, дорога – дрянь. Не асфальт – стекло, машину мотает, еле доползли.

Я подергала носом, ощутила сильный аромат спиртного и поняла, что господин Попов бесповоротно пьян.

– Вы отчаянная женщина, на машине в такой гололед, небось устали за рулем.

– Я не умею водить, – пояснила мадам Попова, – муж был за рулем.

Я во все глаза уставилась на почти заснувшего недомерка. Муж?! Пьяный в лоскуты?! За рулем, в такую погоду?!

Словно почувствовав мое недоумение, госпожа Попова пояснила:

– Он в порядке, как только за баранку садится, сразу трезвый делается.

Прибежавший на шум Зиновий Павлович моментально поволок плохо соображающего мужика в глубь конторы.

– Теперь понятно, почему у них везде гигантские аквариумы, – протянул Сережка.

– Почему? – насторожилась Катя.

– Засовывают в них мордой вниз подобных клиентов, – пояснил парень.

И вновь потекли минуты, но через час стало ясно, что подписывать бумаги невозможно. Несмотря на литр крепчайшего кофе, два порошка алка-зельцер и нашатырный спирт, месье Попов так и не пришел в себя. Приглашенный для скрепления сделки нотариус только крякнул:

– Ну, Зиновий, извини, всегда иду тебе навстречу, не придираюсь, когда паспорт просрочен, но тут! Он же расписаться не сумеет.

– А мы можем провести сделку в машине? – поинтересовался Сережка.

– При чем тут автомобиль? – удивился нотариус, поминутно поправляя съезжающие на нос очки.

– Да жена говорит, что он, когда за руль садится, в себя приходит, – пояснил парень.

Нотариус гневно фыркнул и решительно произнес:

– Действия откладываются. Завтра в девять снова здесь.

– У меня работа, – робко сказала Катя.

– И у нас, – тихо добавили Михалевы.

– Ничего не знаю, – отрезал нотариус.

Разочарованные, мы вышли на улицу и разбежались в разные стороны: Катя в больницу, Сережка на переговоры, Юлечка сдавать зачет, а я искать педагогический институт, где учились Сорокина и Федина.

Нина дала правильный ориентир. Высокую трубу, сложенную из красного кирпича, я заметила сразу, выйдя из метро. А институт и впрямь находился дверь в дверь с кондитерской фабрикой. Над переулком разливался запах ванили, корицы и свежевыпеченной сдобы, но это было единственное приятное впечатление. В остальном же alma mater будущих педагогов выглядела отвратительно. Кособокое, грязное здание, крашенное уже облупившейся светло-коричневой краской. На первом этаже нестерпимо воняло туалетом, а лестницу, наверное, последний раз мыли в честь 850-летия Москвы. По длинным, кишкообразным коридорам бродили неряшливо одетые девушки – тяжелые ботинки на «тракторной» подметке и вытянутые, бесформенные свитера, свисавшие почти до колен. Впрочем, парочка преподавателей, встреченных на пути, выглядела не лучше – безвозрастные тетки с замороченными лицами.

В учебной части сидела девчонка. Увидав меня, она разулыбалась и бойко спросила:

– Ищете кого?

– Да. Ксению Федину.

Девица нахмурила гладкий лобик и пробормотала:

– Это на каком же курсе?

Я развела руками:

– Понятия не имею.

– Не расстраивайтесь, – хихикнула девушка, – найдем.