Я причалил к кустам на берегу, в полукилометре у деревни, где на высоком обрыве над берегом виднелись черные на рассвете верхушки мандариновых деревьев. Привязав лодку, я поднялся наверх и, стараясь не поднимать больше шума, чем это необходимо в данных обстоятельствах, пересек мандариновый сад и оказался перед воротами монастыря. Я рассчитывал в этих краях на одного союзника — старого настоятеля дедушку Махакассапу.
Я разулся у ворот. Монастырь только-только просыпался. У колодца плескались голые до пояса здоровые молодые монахи. Оранжевыми знаменами сушились их тоги на веревках за колодцем. Я подошел к купальщикам и поинтересовался, где их наставник. Монахи сделали вид, что пять утра — самое удобное время для укрепления международных связей. Один из них, совсем мальчишка, побежал в большой, серый от старости деревянный дом с резной многоярусной крышей, где нас когда-то, впрочем, не так давно принимал почтенный пандит.
— Иди, — показал мне появившийся на ступеньках монах.
Солнце еще не вышло из-за гор, и откуда-то от дальних строений, где жила монастырская прислуга, белой змеей полз вкусный дымок. Стаей пролетели большие летучие мыши, возвращаясь домой после трудовой ночи.
Старик Махакассапа сидел на циновке. Перед ним горела керосиновая лампа, отчего сумрак в комнате казался гуще.
— Здравствуйте, пандит Махакассапа, — сказал я. — Простите, что побеспокоил.
— Садись, молодой человек, — сказал старик. — Что за новости ты принес?
Как всегда в таких случаях, несколько монахов вошли в комнату, присели на корточки у двери и, хотя они вряд ли понимали хоть слово по-английски, сразу придали нашей встрече характер конференции на высшем уровне. Иногда кто-нибудь из них громко зевал, разгоняя сон, порой они начинали громко перешептываться.
— Кроме меня, вам еще кто-нибудь говорил о землетрясении, Махакассапа?
— Да. Сегодня ночью в деревню приехал человек из Танги. Он привез бумагу. Раньше я не видел таких бумаг.
Мне хотелось напомнить, что появление ее — результат, в частности, моего скромного труда, но старик не дал мне такой возможности.
— Это вы узнали со своим начальником, слушая шорохи земли? — спросил он.
— Да.
Я подумал, что он удачно сказал — именно шорохи.
— Вы правы, — сказал старик. — Сегодня ночью беспокоились собаки и земляные крысы покинули свои норы. Так бывает перед землетрясением. Я пошлю человека к роднику — поглядеть, поднялась ли там вода. Вода в роднике всегда поднимается в день бедствия.
Старика ничем нельзя было удивить. У него был научный склад ума. Старик замолчал, ожидая, что я скажу.
— Землетрясение будет после полудня, — сказал я. — И очень сильное.
Старик кивнул.
— Люди в деревне предупреждены, — сказал он. — Они вынесут вещи на улицу.
— Может, лучше уйти отсюда в безопасное место?
— Нет. Сюда не достанут осыпи. Зато тебе лучше убрать свои приборы из сосновой рощи. Там опасно.
— Я обязательно это сделаю, — сказал я. — Еще есть время. А как вы?
— Я выйду на улицу. Не беспокойся, молодой человек.
Что ж, можно переходить к сути дела. Мне надо было повести разговор так, чтобы старик не удивился, что я вмешиваюсь не в свои дела.
— Лами, — начал я, — жила в вашем монастыре.
— Да, — сказал старик, не меняясь в лице, — ее покойный отец поручил ее мне.
— Покойный?
— Капитан Васунчок умер вчера. Ты не знал об этом?
— Нет. Он же чувствовал себя лучше. Лами мне говорила.
Старик не ответил.
— И Лами не знает об этом…
— Лами не знает об этом, — сказал старик. — Если ей не со-обшил князь Урао. Но я думаю, что князь Урао тоже не знал. Он украл ее, потому что думал, что капитан жив. Чтобы капитан его слушался.
Наступила пауза. Я прервал ее:
— Вчера солдаты из города и полицейские искали контрабандистов Па Пуо. Но не нашли их.
— Солдат вел староста деревни, — сказал старик. — Но князь Урао успел перенести груз в другую пещеру.
— Мой друг, который был там, сказал, что капитан Боро не очень хотел найти груз.
— Я знаю, староста тоже так думает. Но он не стал спорить с солдатами.
— Но там Лами…
— Я знаю, молодой человек, что ты выделяешь Лами среди других девушек. Но ты приехал сюда, чтобы делать свою работу. Твоя работа важная. У тебя есть свой начальник. Он разрешил тебе идти сюда?
— Нет, — сказал я. — Он ничего не знает.
— Тогда почему ты не сказал ему?
— Потому что он, как мой начальник, не должен был бы разрешить мне идти в горы.
— Ты сказал правду. Но не пострадает ли твое дело от того, что ты отправился в горы искать девушку?
— Нет, — сказал я. — Мы уже точно знаем, что землетрясение будет после полудня, и сейчас люди покидают Танги.
Вошел молодой послушник и поставил передо мной чашку чая. На блюдце лежала лепешка.
— А вы? — спросил я.
— Мне не надо, — ответил старик и улыбнулся.
Что же он скажет? Я отхлебнул чая. Чай был горячий и сладкий.
— Князь Урао оскорбил меня, — сказал старик. — Он оскорбил в моем лице всю сангху. Оскорбление наполнило меня печалью за участь князя. Он плохой человек и не сможет стать хорошим.
За окном, словно по сигналу, запели птицы.
— И потому, — закончил Махакассапа, — я беспокоюсь за Лами.