Похищение чародея

Сторож ухнул, будто выпустил воздух, как продырявленный воздушный шарик, и медленно-медленно, словно в воде, опустился к моим ногам.

Я подхватил его под мышки, стараясь не потерять фонарь, и потащил за штабеля. Сторож был не лигонцем, он был гуркой — невелика потеря для человечества. Но я тут же дал себе слово, что, если со сторожем что-либо случится, я обязательно позабочусь о его семье. С помощью фонаря я без труда разыскал дверь в склад, где я был заточен. Куча щепок и горючего хлама словно ждала меня. Я вернулся к штабелям дров и подтащил к ним все, что мог отыскать вокруг, чтобы огонь занялся скорее и ярче. Мусором я завалил тело сторожа — пускай его никто не узнает. Я надеялся на то, что в эту ночь некому будет тушить пожар — пожарные бегут в Моши. Но рисковать я не мог.

Когда я уже вернулся на склад и только чиркнул спичкой о коробок, проводя в жизнь смелый и рискованный план, я вдруг услышал в тишине ночи, прерываемой лишь треском цикад и мычанием лягушек, что к фабрике приближается машина. Я замер, сидя на корточках на складе, молясь, чтобы машина проехала мимо. Моя рука между тем поднесла спичку к ветоши, шеп-кам, бумаге, и огонек быстро побежал по мусору, набирая силу.

Машина взвизгнула тормозами у ворот.

Я бросил догоревшую спичку и начал чиркать второй, чтобы поджечь кучу с другой стороны. Спичка сломалась.

У ворот были слышны голоса.

Я зажег вторую спичку, метнулся к штабелям, присел за ними, вновь и вновь чиркая спичкой по коробку.

Чирк! Занялась бумага. Огонек побежал по щепкам.

За моей спиной послышался треск — я успел! Огонь разгорается!

И тогда я бросился к дырке в заборе, чтобы с помощью провидения скрыться в гостеприимном и глубоком сумраке ночи. О, эта проклятая собачонка!..

Владимир Кимович Ли

Я думал, что лучше бы мне до рассвета поспать, но сон не шел. Я выкурил пачку сигарет, пересчитал звезды над островом, потом спустился к берегу и искупался в парной воде сонного озера. Потом я сидел на берегу и глядел на черный склон горы, стараясь увидеть там огонек костра или отблеск фонарика. В деревне забрехали собаки. Снова гудящая цикадами тишина. Гулко плеснула рыба недалеко от берега… И тут меня разбудил звонок.

Оказывается, я задремал, сидя на песке и положив подбородок на колени. Я вскочил, спросонья решив, что я дома и кто-то звонит в дверь. Зуммер гудел сверху — заработала наша прискорбная связь. Я стрелой взлетел на холм, занозив по дороге пятку. Это был Отар.

— Вы чего не спите? — удивился я. — Четвертый час.

— Я сплю, — сказал Отар. — Просто захотелось узнать, как ты там.

— Не беспокойся. Ничего нового.

— Извини, что разбудил. Ты датчики смотрел?

— В полночь. Все по-старому.

Я не поверил Отару. Я знал, его беспокоило, намерен я совершать глупости или нет.

— Спокойной ночи, — сказал я. — Скоро рассвет.

— Только без глупостей, — сказал Отар.

Небо над Танги начало светлеть. Связист, проснувшийся от вызова Отара, снова заснул, закрыв голову курткой от комаров. Я зажег фонарик и еще раз проверил приборы. Я был зол на Матура, ведь каждый сантиметр нашей пленки — невероятная ценность для науки. Это ведь первый в мире подробный и достоверный рассказ о том, как варится настоящее землетрясение, шаг за шагом, минута за минутой. Эта пленка ценнее, чем все его банки, заводы и пароходы. А вот теперь по милости его друзей важного куска этой информации не существует. И в музее, где будет выставлена эта лента рядом с надкусанным яблоком Ньютона и бочкой Диогена, появится пробел, на котором печатными буквами наши потомки напишут: «По халатности некоего В. К. Ли эта часть данных для науки пропала».

Пленки меня порадовали, как радуют мрачные результаты анализов врача, поставившего правильный диагноз. Земля вела себя как надо — землетрясение состоится в шестнадцать часов столько-то минут, и местные жители получат право с теплым чувством вспоминать некоего В.К. Ли со товарищи — своих спасителей.

Ну ладно, почти рассвело. У меня тоже хобби — встречать рассветы в Лигоне. Я спустился к берегу, стараясь не разбудить связиста и второго солдата, охранявшего датчики, и потихоньку отвязал лодку.

Легкая лодочка, которую я с вечера предусмотрительно отвел за скалу, чтобы какой-нибудь любитель ранней рыбной ловли не спер ее в решающий момент, глубоко осела под моим сравнительно нетяжелым телом. Разбирая весла, я дебатировал сам с собой вопрос, не украсть ли у мирно спящего солдата автомат, но затем отказал себе в таком соблазне — если что-нибудь случится, для недругов майора Тильви и прочих плохих людей нет ничего приятнее, как растрезвонить на весь мир о том, что вооруженный легким стрелковым оружием русский «так называемый геолог» шлялся по горам мирного Лигона и устраивал геноцид.