Сэр Мозес доложил, что члены комитета, досконально изучив подробности дела, «имеют веские основания полагать, что предполагаемое крещение вовсе не имело места». А даже если и имело, добавил он, то обстоятельства, при каких совершено предполагаемое крещение, «по всей видимости, делают его недействительным — даже с точки зрения римского канонического права». Отвергая все рассказы, какими пестрела католическая пресса, о том, будто бы «Эдгар Мортара счастлив перейти в католическую веру (само это утверждение, учитывая весьма нежный возраст ребенка, представляется чрезвычайно нелепым)», Монтефиоре сообщил, что мальчик «очень тоскует по родному дому и хочет туда вернуться». В заключение он сказал: «Поистине, цивилизованный мир проявит недостаток энергии и благоразумия, если позволит запятнать наш XIX век этим насильственным пленением ребенка, которое противоречит законам природы, нравственности и религии. Еврейскому же сообществу особенно подобает напрячь все силы для благополучного разрешения дела»[245]
.Выслушав отчет, совет депутатов постановил не только направить петицию папе, побуждая его отпустить Эдгардо, но и призвал сэра Мозеса совершить поездку в Рим, чтобы подать это прошение лично. Любопытно, что сэр Каллинг Эрдли, глава Протестантского евангелического союза Британии, который инициировал собственную кампанию по освобождению Эдгардо, настойчиво убеждал Монтефиоре избрать другой путь. Направив в комитет еврейского совета целых пять писем, он призывал депутатов организовать делегацию с прошением не к папе (который, как наверняка считал Эрдли, не проявит ни малейшего снисхождения к подобному ходатайству), а к французскому императору. Когда Монтефиоре известил его о том, что совет пришел к мнению, что «депутация от еврейской общины к императору Франции не добьется никакого успеха», протестантский лидер выразил свое разочарование в письме к сэру Мозесу, которое опубликовал в
Если бы ваше внимание было устремлено к Парижу, мы бы постарались всячески помочь вам. Сопровождать депутацию от британского ответвления союза к императору согласились лорд-мэр Лондона и лорд-провост Эдинбурга. Секретари получили распоряжение направить такую же просьбу к лорду-мэру (избранному) Дублина […] Нам казалось, что такое обращение к императору, которое подкрепляло бы сходное обращение европейских евреев, пришлось бы по душе французскому народу. Нам также представлялось, что такие действия приветствовал бы и сам император[246]
.Готовясь к поездке в Рим, сэр Мозес встретился с лордом Малмсбери, британским министром иностранных дел, и тот пообещал ему всяческое содействие. В частности, он снабдил Монтефиоре рекомендательными письмами, адресованными разным британским дипломатам в Италии. После того как во всех лондонских синагогах прочитали молитвы об успехе миссии по освобождению Мортары, Монтефиоре и сопровождавшие его лица отправились в путь. Произошло это 3 марта 1859 года, через восемь с лишним месяцев после того дня, как Эдгардо увезли из дома[247]
.Делегация несколько замешкалась в пути (отчасти потому, что заболела леди Монтефиоре) и прибыла в Рим только 5 апреля. Ни один из тех дипломатов, с кем беседовал сэр Мозес, не разделял его оптимизма. Одно дело — уломать пашу, султана и царя, и совсем другое — подступаться к папе римскому.
И в самом деле, поначалу складывалось впечатление, что он не добьется даже приема у папы. Монтефиоре заручился помощью представителей британского дипломатического сообщества в Риме, которые оказывали ему всякую поддержку, но сами были настроены пессимистично. Особые надежды он возлагал на Одо Рассела, британского военного атташе, который отправился от его имени к кардиналу Антонелли. Потом Рассел докладывал Монтефиоре: «С глубоким сожалением вынужден сообщить вам, что все мои попытки выступить в интересах вашего дела провалились. Кардинал Антонелли отказался даже говорить на данную тему, сказав: „Вопрос уже закрыт“». Впрочем, государственный секретарь направил Рассела к папскому управляющему, монсеньору Пакке, — может быть, тот поможет устроить встречу Монтефиоре с папой. Хотя дело казалось уже безнадежным, сэр Мозес поспешил написать письмо монсеньору Пакке и лично доставил его в Ватикан.