Похищение Европы

— У него на шее красивое украшение, — проговорил дед, с усилием отнимая руку мальчика от большой подвески из желтого металла, на вид очень древней и дорогой.

— Не трогайте это. Не хорошо обирать детей.

— Грабь награбленное, — усмехнулся дед. — Так говорили коммунисты? Вещь золотая! Она краденная. Теодор распорядился отбирать у бродяг всё…

— Странно! Зачем ему жалкие пожитки бродяг?

— А затем! Чтобы неповадно было возвращаться сюда!

Мальчишка не сводил с деда Чавдарова широко распахнутых глаз. Теперь он сжимал своё сокровище обеими руками. Стало понятно, что без сопротивления он подвеску не отдаст. Всё дело решила Надя. Она явилась в ванную комнату с чистым полотенцем в руках.

— Вы помыли ему голову? В таких густых волосах могут быть вши, — сказала она.

— Ай-яй! Вытри его моим полотенцем — все завшивеем! — возмутился дед. — Посмотри! По его ногам течёт! Он снова обгадился! Ай-яй!

Не слушая причитаний деда, женщины сообща вымыли мальчику голову. Надя вложила ему в рот какие-то пилюли, дала запить их водой.

— Это от поноса, — пояснила она.

Мальчик ничему не сопротивлялся. Только медальон показывать нипочём не хотел.

— Возможно, это дизентерия! — Надя принялась вытирать голову мальчика полотенцем, а Лена навела ещё тёплой воды.

— За ров! Всех за ров! А подвеску забрать! — бурчал дед.

Он исправно поставлял горячую и холодную воду. Из кухни тянуло каким-то ароматным варевом, но брови старика были насуплены, а усы грозно топорщились. Запах ракии, исходивший из-под них, становился всё сильнее.

— Какую подвеску?

— А ту, что он прячет! Разомкни-ка его руки!

— И не подумаю! Не станем ничего отнимать у ребёнка!

— Ай-йа! Да он не жилец. Всё равно помрёт! Дай-ка теперь я. Вымою остальное. Это мужское дело. А ты, подружка, присмотри за плитой. Ай-яй! Там каша пригорает!

Надя выскочила вон из комнаты, а Лена осталась сидеть в углу. Поначалу мальчишка никак не реагировал на жестокие слова и резкие прикосновения деда. Он просто покрывал медальон ладонями и старому Ивану, приходилось непросто. Надо отнять руки от груди. Надо намылить грудь и живот. Надо смыть мыльную пену и вытереть насухо. Вернулась Надя. С её приходом ребёнок немного оживился. По его щекам покатились слёзы.

— Ай-йа! Плачет! — бурчал дед Чавдаров. — Однако теперь слёзы не оставляют следов, потому что лицо чистое.

Дед Чавдаров одевал ребенка с той же неутомимой добросовестностью, с которой возделывал собственный огород. А Надя совала ему в рот тёплую пшеничную кашу, по консистенции больше похожую на похлебку. Мальчик глотал невзрачную на вид, пресную пищу с таким энтузиазмом, словно ничего не едал вкуснее. Надя, глядя на ребёнка, тоже принялась плакать.

— Ну вот. Он чистый и сытый. Ай-яй, какой хороший мальчик! — приговаривал дед.

— Да! Ангелочек! — подтвердила Надя, утирая слёзы.

— Посмотрите! — встрепенулась Лена. — Он понимает нас! Я уверена, понимает!

— Да оставь ты! Что может понимать маленький дикарь? — фыркнул дед.

— Нет! Когда Надя вошла — он отреагировал! Он заплакал! — Лена волновалась, ей хотелось обнять ребёнка, но тот жался к Наде.

— Можно я его одену? — взмолилась Лена.

— Ай-яй! — дед отстранил её властным жестом и сам, с небывалой для мужчины сноровкой, надел на мальчика бриджи и майку.

— Всё! Несите его обратно к папаше!

Надя уже протянула руки, чтобы принять мальчишку, но тот вывернулся и выскочил прочь. Его босые ноги зашлепали по деревянному полу.

— Куда он побежал? — волновалась Лена.

— Пусть! Лишь бы подальше от нас, — проговорил дед. — Не будет нам от него добра. Непростой парень. Пусть убирается за ров!

— Аминь! — тихо проговорила Надя.

* * *

Теодор присел на корточки. Пушту смотрел прямо на него с дерзким вызовом. Его не пугала даже винтовка Софии. Похоже, он был слишком уверен в том, что сейчас его нипочём не убьют. — Давно ли сбрил бороду, бармалей? — спросила дочь Спаса. Пушту потянул носом.

— Женский алкоголизм неизлечим, — внезапно сказал он на хорошем английском языке. — Что он говорит? — рявкнула София. — Ты пила? — улыбнулся Теодор, оборачиваясь к ней.

В свете раннего утра черты лица девчонки были хорошо различимы. Глаза её были распахнуты, зрачки расширены так, что радужки не видать.

— Махнула пятьдесят грамм. Там у дедушки было. А по другому-то как? Нахватаешь заразы от этих бродяг!

Они уже стояли по разные стороны рва. Колючая проволока в этом месте провисла, пограничные столбы покосились, зато ров содержался в полной исправности, не осыпался, не заполнился мусором.

Мальчишка на руках пуштуна заворочался, приоткрыл голубые глазенки.

— Твоему сердцу не чуждо милосердие. Забери ребёнка! — внезапно попросил пуштун.

— Мы не усыновляем врагов, — ответила София. Она сняла винтовку с плеча и направила дуло в сторону мужчины. Тот не шелохнулся, даже не сморгнул. Молниеносным движением заправского факира он извлёк из рукава узкое обоюдоострое лезвие. Чуть короче предплечья взрослого мужчины, оно походило и на гигантскую иглу и на штык одновременно. Полированный металл блеснул. — Мы облажались, — выдохнул Теодор. — Это чудо, что он никого не заколол.