Похищение славянки

По двору девчонка шла довольно спокойно, даже головой крутила, оглядываясь. Харальд довел ее до входа в общую половину главного дома, где все еще пировали последние, самые стойкие из воинов — опустошали уцелевшие бочонки до дна, так, чтобы и капли не осталось…

Харальд стукнул кулаком в закрытые двери, подождал — и когда кто-то из его людей высунулся наружу, бросил:

— Факел.

Смолистое древко, на конце которого только-только начинал разгораться огонек, всунули в руку ярла почти тут же. Воин, подавший факел, замер в дверях, с любопытством косясь на девку рядом с Харальдом.

Неужели ярл решился — и больше не будет прятаться, а вместо этого начнет в открытую уводить из поместья девок? Которых, ясное дело, потом уже никто не увидит…

Потом он заметил, как неподвижно смотрит на него Харальд, и торопливо отступил назад, прикрывая за собой дверь.

Харальд глянул на девчонку. В синих глазах теперь металось пламя, она зачарованно смотрела то на факел, то на него самого. Страх на лице был, но немного — а главное, свободная рука вцепилась тонкими пальцами в края накинутого на плечи меха. Держит, чтобы не лишится тепла? Это уже хорошо…

Он дернул ее за локоть и повел дальше.

Собаки спали — но, почуяв хозяина, завозились, просыпаясь. Один из кобелей угрюмо гавкнул из глубины помещения, и Харальд бросил с порога:

— Тихо…

Он завел девчонку на псарню, небольшую комнатушку в конце длинного строения, где размещался коровник. Воткнул факел в держак на каменном столбе, возведенном посередине, отпустил наконец локоть светловолосой.

И, оглянувшись, выбрал из дремлющих щенков того, у кого по черной пасти тянулись розовые пятна — опасный признак, говоривший о том, что выросший пес может оказаться не таким злым, как следует.

По правде говоря, еще днем, показывая последний помет, Харальд объявил Свальду, что этого щенка он утопит. Но из-за пира и сам этого не сделал, и Кейлеву не сказал…

А теперь, возможно, порченный крысеныш сослужит ему службу. Один негодный щенок для другого, битого и несчастного.

Харальд прихватил слабо взвизгнувшего щенка за шкирку, поднял и протянул девчонке. Та, неуверенно глянув, подставила руки — и он уронил в них черный комок.

Светловолосая захлопала глазами, щенок, которого давно уже следовало утопить, тут же начал повизгивать и лизать ей руки.

Когда чужанин вывел ее из дома, Забава успокоилась. Все-таки прошла на нее охота у здешнего хозяина, которого бабка Маленя называла ярлом Харальдом. Заголил ее, пусть и срамно, нехорошо — да зато разглядел получше при свете. И решил отпустить костлявую девку.

А сейчас, думала Забава, шагая рядом с Харальдом, ведет ее в здешний рабский дом. Больше некуда.

И хоть не радовала ее рабская доля, но мысль, что скоро увидит бабку Маленю — та про это место рассказывала, сказав, что спит в том доме на нарах, вместе с другими рабынями — успокаивала. Хоть будет с кем поговорить…

И расспросить про здешние места.

Время нынче к осени идет, думала Забава, стоя с чужанином у дверей какого-то дома. Вокруг поднимались залитые лунным светом горбы длинных крыш. Поблескивал вдали, по левую руку, кусочек темного моря, обрезанный пологой расселиной.

А раз осень, думала она дальше, то скоро дожди холодные польют. Узнать бы еще, сколько дней нужно, чтобы дошагать отсюда пешком до Ладоги…

При воспоминании о Ладоге Забава погрустнела. Тетка Наста, если она вернется и расскажет, что Красава осталась у чужан в полоне, ее не простит. Со свету сживет. Наняться бы в услужение к добрым людям. Руки у нее работящие. Пусть замуж никто не возьмет — кому она такая нужна, ни кола, ни двора, ни отца с матерью, к тому же не девка больше — а среди своих все равно легче.

Может, даже сыщется какой-нибудь вдовец с детишками. Уж она бы ему и за домом, и за детьми, и за ним самим приглядела — а он бы за то простил ей позор-бесчестье. И то, что горшка малого с собой не принесла…

Когда чужанин довел ее до дома, где — вот диво дивное, — спали собаки, Забава решила, что ей дадут работу. Пахло тяжело, значит, пол тут чистили не каждый день.

Кобели в углах скалили зубы, не рыча и не лая — только в самом начале, как зашли, один из них гавкнул. Но чужанин тут же бросил какое-то слово, и пес смолк.

Работать здесь, решила Забава, страшно. Двинешься не так, тут же в руку вцепятся. Может, чужанин решил ее отправить сюда в наказание?

А я осторожненько, подумала она, оглядываясь кругом и покрепче сводя на груди края наброшенной шкуры. Главное — не кричать и руками не размахивать. Глядишь, и дело сладится, и обойдется…

Чужанин уже шел к ней от дальней стенки, зачем-то держа перед собой на весу щенка. Неласково держал, за шкирку. Подошел, протянул, едва не ткнув кудлатым черным комком в грудь.

Забава только успела подставить руки, как чужанин тут же плюхнул в них щенка. Тот, отнятый ночью от мамки, заскулил, начал тыкаться в пальцы. Лизнул щекотно…

Тельце у щенка оказалось теплое, крохотное. Живой игрушкой в руках шевелилось.

Забава не знала, что и думать. Век бы так стояла, не двигаясь, да на черного щенка любовалась…