— Ты глупец, Кэлон! Женщины — лукавые и лживые существа, которые предадут тебя, не моргнув и глазом, когда почувствуют, что рядом появился более сильный соперник.
— Значит, я этого не допущу, — яростно отвечаю я, оборачиваясь и глядя в черные мерцающие глаза Саха. Его полуматериальный облик возвышается надо мной, с темных волос осыпается тлеющий пепел, оставляя черные метки на белом снежном покрывале. — Не будет сильных соперников. Только я.
— Посмотрим, Кэлон, — ледяной смех тёмного Бога оглушительными раскатами разнесся над смотровой площадкой, спугнув стаю черных воронов, с громким криком взмывших в серые небеса. Расплывчатая фигура Саха исчезает, растворяясь в пространстве, оставляя после себя только горстку пепла, в одно мгновение подхваченную порывом ветра.
Я набрасываю на гoлову меховой капюшон плаща и разворачиваюсь лицом к распростертому подо мной Креону. Мои руки опускаются на каменное ограждение. Я не чувствую пронизывающего холода, когда смотрю вниз, на творение собственных рук. Сах прав в одном.
Власть и война в моей крови. Если я перестану сражаться, то я потеряю смысл и цель своего существования.
— Кэлон? — окликает меня тонкий женский гoлoс, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Резко оборачиваясь, я наблюдаю, как она приближается. Огненная рия, которая выросла на моих глазах. Единственный запрет и источник бесконечного соблазна.
Сколько раз я повторял себе эти слова, но они ничего не меняли. Нам пришлось убить друг друга, нo даже смерть не смогла избавить меня от одержимости принцессой Элиоса. Минора думала, что сможет заставить меня отвернуться от нее, но фатальная ошибка стоила ей головы. В прямом и переносном смысле. Черная жрица вела свою игру долгие годы, преследуя собственные амбициозные планы, с надеждой однажды занять свободное место рядом с единственным Владыкой этого мира. Но она оказалась недостаточно умна и расплатилась за свое вероломство и предательство жизнью. Если бы я мог воскресить ее из мертвых, чтобы убивать снова и снова, я бы сделал это. Я бы заставил Ису наблюдать за мучениями и пытками Миноры, пока ее душа не избавилась от боли.
Я бы хотел сказать Мандисе, что все, что случилось с ней, не имеет для меня никакого значения, что мое отношение к ней осталось прежним.
Но это не так.
Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу то, что происходило в спальне Грейма, и после, в роскошном зале во время пиршества, и эти видения невозможно стереть, останoвить, заменить другими. Ее глаза, волосы, ее губы, ее тело, которое должно было принадлежать только мне. Вечно. Меня пронзает болезненная и бессильная злоба. Я жалею, что не могу управлять временем, не могу вернуться назад, к тому моменту, когда Грейм впервые прикоснулся к Мандисе, я бы рассеял его руки в пыль, содрал заживо кожу, засунул в его горло отрезанный, истекающий кровью член и заставил сожрать.
Но я ничего этого не сделал, и обречен смотреть снова и снова, как управляемая духом Миноры, моя золотая принцесса, становится покорной игрушкой в руках других мужчин. И именно кольцо, выплавленное из браслета, созданного мной, чтобы добраться до ее тела, лишило ее защиты. Они сделали с ней то же самое, что и я сам когда-то.
И этот кошмар, который пережила Иса, который заставил ее вспомнить — полноcтью на моей совести. Однажды мне пришлось убить Мандису, чтобы не отдать ее тело Нуриэлю, а ее душу — Саху. Случившееся теперь, открыло мне глаза на одну прописную истину — чтобы защитить Ису, я должен был забыть о ее существовании, забыть о своей одержимости, и вырвать из своего сердца ещё в тот момент, когда почувствовал первые признаки своего влечения.
И я отрубил бы руку любому, кто предложил бы мне лекарство и исцеление от моей одержимости тобой.
Я бы хотел сказать Мандисе, что все, что случилось с ней, не имеет для меня никакого значения, что мое отношение к ней осталось прежним.
Но это не так.
Никогда я еще не любил ее сильнее.
— Как ты нашла меня? — спрашиваю я, скользнув взглядом по хрупкой фигуре, полностью скрытой меховой накидкой, отороченной белым мехом. Приподняв голову, Мандиса опустила широкий капюшон на затылок. Αметистовые глаза девушки посмотрели на меня с прохладой.