Похитители снов

Последняя фраза была адресована девушке, которая развалилась на пассажирском сиденье помятого «Мицубиси» и, судя по глазам, слабо отдавала себе отчет в происходящем. Она даже не удостоила Кавински ответа.

Ронан вытащил одно из поддельных удостоверений.

Кавински широко улыбнулся, разглядывая свою работу. Впалые щеки делали его похожим на упыря.

– Ты злишься, потому что я не оставил тебе заодно и печатный станок?

– Я злюсь, потому что ты разгромил мою квартиру, – ответил Ганси. – Радуйся, что ты сейчас здесь, а не в участке.

– Эй, чувак, – сказал Кавински, – Сбавь обороты. Не пойму, кто из нас курил. Погоди. Я не трогал твою квартиру.

– Пожалуйста, не сомневайся в моем интеллекте, – проговорил Ганси, и в его голосе послышался легчайший намек на ледяной смех.

Ронан подумал, что этот смех страшен и прекрасен. Ганси вложил в него лишь презрение и ни грамма юмора.

Их разговор прервал знакомый звук разрушения: столкнулись две машины. Впрочем, если сталкивались автомобили новых марок, ничего особо страшного не происходило: благодаря защитным амортизаторам слышался глухой стук ломающегося пластика, и всё. Впрочем, дрожь прошла по спине Ронана не от громкости, а от специфики звука. Он был уникальным.

Кавински перехватил их внимание.

– А, – произнес он, – хотите поучаствовать?

– Откуда все эти парни? – спросил Ганси, прищурившись. – Это, кажется, Моррис? Я думал, он в Нью-Хэйвене.

Кавински пожал плечами.

– Это закрытая вечеринка, – повторил он.

– В Нью-Хэйвене нет вечеринок? – прорычал Ронан.

– Таких – нет. А здесь Страна чудес. Откусишь от одного – вырастешь, откусишь от другого – уменьшишься…

Он цитировал неправильно. Довольно-таки уместно, но неправильно. Ронан вырос на двух сюжетах, которые нежно любили его родители. Любимой историей Авроры Линч был старый черно-белый фильм «Пигмалион» – очередная версия мифа о скульпторе, который влюбился в одну из своих статуй. А Ниалл Линч питал необыкновенное пристрастие к безобразному старому изданию «Алисы в Стране чудес». Эту сказку он часто читал вслух двоим или троим мрачным, полусонным сыновьям. Ронан в детстве видел «Пигмалиона» и слушал «Алису» так часто, что уже не мог судить, хороши они или нет. Он даже не знал, нравятся ли они ему. Кино и книга стали историей. Они и были его родителями.

Поэтому Ронан знал, что цитата на самом деле выглядит так: «Откусишь с одной стороны – вырастешь, откусишь с другой стороны – уменьшишься».

– Зависит от того, с какой стороны ты, – сказал Ронан, обращаясь, скорее, к мертвому отцу, чем к Кавински.

– Логично, – согласился Кавински. – Ну, так что вы собираетесь делать с крысами?

Ганси моргнул.

– Что?

Кавински оглушительно расхохотался, а потом замолчал и ответил:

– Если твое жилье разгромил не я, значит, там завелся кто-то еще.

Ганси быстро взглянул на Ронана. «Это возможно?»

Конечно, такая возможность была. Кто-то иной, нежели Ронан, разбил лицо Диклану Линчу, а значит, некто иной, нежели Кавински, теоретически мог вломиться на Монмутскую фабрику. «Это возможно?» Возможно было всё, что угодно.

– Линч! – крикнул еще один парень, узнавший его.

Ронан, в свою очередь, тоже его узнал: Прокопенко. У того заплетался язык, но силуэт оставался хорошо знакомым. Одно плечо выше другого, уши как торчащие кверху ручки от кастрюли.

– И Ганси!

– Ага, – отозвался Кавински, сунув большие пальцы в задние карманы джинсов, которые съехали ниже тазовых костей. – Мамочка и папочка. Ганси, ты нашел няньку для Пэрриша? Ай, ладно, чувак, не отвечай, давай выкурим трубку мира.

Ганси немедленно ответил – с откровенным презрением:

– Меня ваша дурь не интересует.

– Ой, мистер Ганси, – насмешливо отозвался Кавински. – Первое правило закрытой вечеринки с веществами: мы не обсуждаем закрытую вечеринку. Второе правило: ты сам приносишь угощение, если хочешь попробовать чужое.

Прокопенко фыркнул.

– К счастью, мистер Ганси, – продолжал Кавински, имитируя, очевидно, светский акцент, – я знаю, что любит твоя собака.

Прокопенко снова фыркнул. Это значило, что его вот-вот вырвет. Ганси, очевидно, это понял, поскольку отступил на шаг.

В обычной ситуации он поступил бы иначе. Поскольку они добились всего, чего хотели, он сказал бы Ронану, что пора ехать. Он был бы холодно вежлив с Кавински. А затем он бы ушел.

Но сейчас перед Кавински стоял не обычный Ганси.

Это был Ганси с высокомерно вздернутым подбородком и снисходительной улыбкой на губах. Ганси, который знал: вне зависимости от того, что происходит здесь, он вернется на Момутскую фабрику и будет править своей частью мира.

Ронан понял: это был Ганси, которого Адам возненавидел бы.

Ганси спросил:

– И что же любит моя собака?

Губы Ронана изогнулись в улыбке.

К черту прошлое. Это было настоящее.

Кавински ответил:

– Пиротехнику. Бум!

Он стукнул по крыше своей помятой машины, а потом добродушно обратился к девушке на пассажирском сиденье:

– Вылезай давай. Если не хочешь умереть. Лично мне всё равно.

И тут до Ронана дошло, что Кавински собирался взорвать «Мицубиси».