Поход клюнутого

– И ты не начнешь. Нет, Бингхам, отдыхать мы будем, когда лошади устанут. А если не устанут, так ехать нам день и ночь, поскольку сэру Малкольму я обещал, что из страны мы выберемся не задерживаясь.

– Нудный ты какой.

– Да, что есть, то есть. Ты вот лучше помозгуй, я-то в этих краях впервые: есть ли какие варианты пути и какой чем чреват?

Бингхам призадумался. Доверие дварфа льстило, а картину мира он и впрямь неплохо себе представлял. Правда, она в изобилии пестрела белыми пятнами, но уж здешние северные края он немало потоптал собственными ногами.

– Едем мы ноне на закат, – рассудил он и пальцем потыкал в солнце, начавшее помалу клониться к маячащему впереди горизонту. – Дэбош же от нас будет не токмо к закату, но и сильно к северу. Подобраться к нему нам, стало быть, возможно с юга; а с юга к Фигасе-озеру примыкают земли либо порвенирские, либо рухуджийские. Ты, поди, и про них слыхал всякое забавное?

– Слыхал, что у них перемен много, так что даже справки заранее наводить бесполезно – пока доберешься, все уж пять раз сменится.

– О, этот Порвенир, он такой. Они там вовеки промеж себя дрались, сегодня замок того, завтра этого, и все время друг друга спрашивают, заместо того, чтоб как тут – указом по темечку. Зовется та система анархией. Очень занятно через такое проехаться, да только как бы нас на подступах тутошняя армия в копья не взяла – ныне у Аракана с Порвениром сезонное обострение неприятия.

– А Рухуджи?

– Туда, мнится мне, проще будет попасть, да не так комфортно двигаться. Там края дикие и привольные, городов раз-два, и обчелся, а всякие летунги да болотные тролли по лесам да горам с комфортом разбрелись. На рамсах с таким народом не всегда случается разъехаться, больно неумны и до мордобоя азартны. Немало также наших лесных бразеров, а у них лучшие в мире конопельные посадки и могучая культура самогоноварения.

– Звучит вдохновляюще!

– Не отнять, но слюни погоди развешивать. С этими кейджевыми выкормышами сложно контакт наладить.

– Даже тебе, гоблину?

– Мне так особенно. Никак не простят первенство Гого в череде Зангиных отпрысков, при встрече грубят и обижают. Меня все обижают!

– Тогда и метаться нечего – если так и так обидят, то поедем как удобнее.

– Есть еще вариант хитрый. – Бинго до того не желал быть обиженным, что соображение его очнулось от долгой спячки и пошло бодрым наметом. – Ежели при ближайшей оказии круто забрать на север, то там, в севере этом, будет Балосское море, к западу переходящее в залив Далмута, что омывает все порвенирское побережье. Упирается он аккурат в перешеек, что соединяет Порвенир и Железные Горы, а также отделяет Фигасе-озеро от внешних вод. Так вот, если сесть на кораблик и уплатить капитану сообразно, то он к тому перешейку нас может и доставить.

– Не люблю эти ваши корабли. – Торгрим от тяжких переживаний пошел мертвенными пятнами. – Какое оно удовольствие – на хлипкой деревянной посудине над бездонными водами, только и ждущими, чтоб тебя нахлобучить?

– Ни шиша они не бездонные.

– Да по мне хоть три дна имей, а все, что глубже пяти футов, мне уже гибельно.

– Тогда сей метод нам тоже нехорош. Корабли-то сами по себе не тонут, но в Балосе ходят ладьи сынов Рего... это тебе не маленький Дэбош, их поприжать не так просто, для того к подножиям Железяк надо войска гнать.

– С этими у тебя тоже сложности?

– Лично у меня и с завязками штанов сложности. А с этими сложности у всего мира, если вдруг у кого есть морское побережье – так жди гостей, накрывай поляну.

– И не договориться никак?

– Тебе, думаю, никак. Чтоб с ними договориться, сперва выплыть надо.

– Тогда отменяется навеки, и не вспоминай впредь. Смерть в бою – предел мечтаний, но позорно утонуть...

Бинго равнодушно пожал плечами.

– Да разницы-то? Хрен редьки не слаще, так и так в распухнувшее тело раки черные вопьются. А ежели страшишься за посмертие, то я так скажу: иной при жизни так нагадит, что никакой смертью не загладишь, хоть его всемером топорами заколачивай. Который же и жил так, что не стыдно, тот и в дерьме утонет с чистою совестью.

– Дубина ты, – укорил его Торгрим обиженно. – Ты что ж это, думаешь, один умный, а сотни поколений дварфийских предков зазря чтили всякие глупости?

– На умище не претендую, зато знаю верно, что нет таких сапог, которые сто поколений бы носили, а они все оставались бы годными[3]. Особливо если сапоги эти только почитаются богоугодными, а на ногу их и не взденешь, не расплакавшись.

– Богохульник! – Торгрим, противу Бингхамова ожидания, скорее благодушно хмыкнул, нежели собрался лезть винтом в кувшин.

– До богов твоих пока не добрался, а вот свои хоть кого наведут на мысль, что всяк завет надо поначалу к носу прикинуть. Вот Гого пред боем, говорят, вгрызался в щит – что ж теперь, всем так делать?

– А чем плохо? Отличный устрашающий символ, мощный посыл...