Поход на Царьград

— Как не помнить?! Была и у меня похожая на неё, ещё там, на берегу Альмы… Я ведь туда снова ездил, пока на солеварне Лагир за больной матерью ухаживал, а ты, Доброслав, ждал, когда Бук в силу войдёт… Брат мой всё так же в нужде обретается, а младшая сестра навроде как помешалась: тихая-тихая, глаза прозрачные. Детей брата очень любит, качает в люльке. Качает… В общем, смиренно живут. Да не по мне это. Не по мне! А та моя баба, похожая на Аристею, замуж вышла, двойню родила. Мужик — рыбак, хороший человек. Боги с ними… И-их! — вскинулся. — Воля наша жена, воля…

Вскрик его стрелой пронзил сомкнувшиеся над их головами лапники елей и полетел далее, к речной белой глади Млечного Пути, зовущегося у византийцев Божьей Дорогой, а у хазар — Дээр Тии — Небесной Трещиной.

— Сглохни, скаженый! — одёрнул Дубыню Клуд. — Ненароком татей накличешь.

— Да мы и сами как тати, — огрызнулся Дубыня, но замолчал и не проронил ни слова до тех пор, пока дорога не привела на взлобок с редким мелколесьем. И когда из-за туч вынырнула луна и плеснула голубизной на обочину, снова вскрикнул, но не в радости, как в первый раз, а в страшном испуге: — Клуд, смотри, мёртвые люди! Спаси нас, Белбог!

Доброслав выхватил из колчана стрелу.

— Бук, ко мне! — приказал он псу, который было рванулся за обочину. Там, прислонённые к кустам и деревьям, одетые в саван, стояли мертвецы с остекленевшими глазами и оскаленными ртами, в уголках которых спеклась кровь, казавшаяся комочками грязи.

— Страхи дивьего[86] духа! — возопил Дубыня. — А может, волкодлаки[87]?…

Бук тоже оскалил пасть, и было жутко сейчас видеть его зубы. Спрыгнули с коней, проворный Дубыня первым подбежал к одному мертвецу, другому, обернулся к Доброславу.

— Нет, брат, это не волкодлаки, а убиенные мечами в сердце… — негромко сказал чернобородый.

— Давай осмотри остальных, — велел Доброслав.

— И этих тоже… акинаком. Как поросят.

— Неужто ромеи их?! И за что?!

Доброслав сдёрнул с первого попавшегося трупа саван и на груди увидел костяного божка, висевшего на медной цепочке.

— За что они их? — спросил снова задумчиво. — И почему напоказ выставили?…

Пожали плечами, так ничего и не придумав в ответ.

— Хорошо бы их предать огню, — сказал Дубыня.

— Знаю, что хорошо… Но один огонь мы уже устроили, а сейчас сделать то же самое в нашем положении — значит выдать себя с головой… — Доброслав позвал Бука, почесал ему за ухом и вскочил на коня. — Поехали… Тут, знаю, селение совсем недалече, придут люди, увидят и погребут их в пламени…

Всхрапнули лошади, взявшие в галоп. Бук молча выбежал снова вперёд. Недалеко проухал филин, и раздался леденящий душу крик потревоженного чёрного грифа. Кто потревожил?… Может, там, где он устроился на ночь, упало подгнившее дерево или рысь, бросившись на жертву, вспугнула птицу-стервятника.

Теперь гриф будет летать, пока не успокоится, а почуяв мертвечину, сядет на дерево поблизости и будет ждать утра, чтобы с восходом солнца приняться за зловещее пиршество…

«Надо было бы сжечь трупы, — прислушиваясь к затихающему крику чёрного грифа, подумал Доброслав. Он представил на миг, как мощными когтями рвёт человеческое мясо жадная до падали птица, и что-то похожее на укор совести пронзило сердце. — Но вернуться уже нельзя… И вообще, нужно меньше поддаваться чувствам. До конечной цели нашего путешествия далеко, а по дороге встретится и не такое… — решил про себя Клуд и оглянулся на своего друга. — К тому же я не один…»

Дорога опять раздвинулась, и, как в начале пути, они теперь скакали бок о бок. Мелколесье не кончилось, луна хорошо светила под ноги, страсти сами собой полегоньку улеглись, и друзья уже смело нырнули под густые кровы деревьев, образующие тёмную пещеру. Тут перешли на шаг — лошади во тьме могли споткнуться о толстые, переплетённые корневища или напороться на острые сучья упавшего поперёк дерева.

— Гля, — Дубыня толкнул в плечо своего друга, — смотри вправо!

Повернул голову Доброслав и увидел вдали меж деревьев желтоватый огонёк, вытянутый кверху, как пламя фитиля в плошке с бараньим жиром.

И не успели обменяться мнениями после увиденного, вдруг что-то мягко сползло сверху и окутало их с лошадьми и Бука.

«Сеть!» — промелькнуло в голове Доброслава. Он выхватил нож, чтобы прорубить лаз, но тут с воплем «Попались!» бросились на них лесные люди, вмиг повалили на землю и туго связали.

Труднее было справиться с Буком. Тот раза два куснул через сеть кого-то за ляжку; взвыл благим матом тать, весь заросший волосами, словно куд чащобный, но пса тоже скоро скрутили верёвками, а на морду надели мокрую вонючую рукавицу, принадлежащую пострадавшему, наделавшему в штаны от страха и боли. А рукавица-то его была привязана сзади, — вот теперь эта вонь и ударила в нос Буку, да, так, что он разом задохнулся ещё и от бешенства…