Поход семерых

В этот момент Йосеф стал для Аллена просто старшим, тем, к кому приходят в очень большой беде за утешением, и эта тонкая нить более не исчезла никогда. Он прижался лицом к плечу священника, чувствуя щекой, какой он худой, и весь затрясся от плача.

Они вернулись к поминальной трапезе, держась за руки. Аллен посмотрел на Йосефа вопросительно, тот кивнул. Аллен наклонился и взял «сиротку» обеими руками. Он тихо плакал и не скрывал этого.

– За… нас. За искателей. Пусть все будет хорошо.

Все, не сговариваясь, встали.

Гай достал что-то смятое из кармана куртки и протянул ему.

– Кажется, это твое. Я нашел в реке.

Аллен взял уже высохшую белую шелковую рубашку и долго смотрел на нее.

– Да, это мое. Спасибо, Странник.

Глава 10

24 июня, понедельник

Ночью Аллен внезапно написал стихи. Не то чтобы он собирался это делать – просто в приступе острой тоски вылез из палатки и в бледном свете летней ночи записал на бумажку то, что горело у него в голове. Наутро выяснилось, что оно было рифмованным.

Я думал, что видел все, – но был просто слеп,В огне святынь я не видел лиц и имен.Мой милый брат, изо всех, кто делил мой хлеб,Я каждого предал,И каждый из них спасен.Но рыцарь смерти, зовущий в огонь других,Остался цел, хоть в крови везде, кроме рук —Не ими ли к Чаше потянется он, святыхДаров не ведавший, – и разорвет наш круг?.. 

Мой милый брат, без тебя ли я мог идти —Теперь мне не жаль остаться и без себя,Не видя всех, кто делил со мной кровь путиВ священном пламени, том, что горит, слепя…Идущему вверх и малое зло – беда,Когда возрастет и обвалом падет к ногам.Господь отворит нам двери, и что тогдаМы скажем Ему, если Он все видел и сам?.. Мой милый брат, кто же чаял остаться жив —Но если б знал о других, с колен бы не встал,

И, плотью последних соколов накормив,Кто вышел в путь, чтобы петь, – да вот опоздал,Но стать защитившим – дар одному из всех,А путь защищенного ясен и предрешен…Прощенный и светлый я встану утром в росе,Но вставшему рядом не снять с лица капюшон —Хоть нет и нужды ему, белому, как звезда,Ни слез устыдиться, ни скрыть – от любого – взгляд…И что же мы Господу скажем, придя туда,Когда Он и Сам все увидит,

Мой милый брат…

С листком в руках он посидел у креста. В душе у него было пусто, как вчера, когда он нагим и потерянным вошел в ледяную реку. Голова слегка кружилась. «Прости, прости меня», – подумал он, а больше ему не нашлось что сказать.

Когда он залезал обратно в палатку, Йосеф, который, оказывается, не спал, шепотом спросил его, что случилось.

– Все хорошо, – так же шепотом ответил Аллен и почувствовал, что говорит вполне искренне. Он завернулся в спальник и вскоре ровно задышал.

Утром Клара не смогла встать. Из палатки ее под руки вывела Мария, посадила в тени. Клара слабо улыбнулась:

– Все нормально. Я просто устала. Посижу немножко – и пройдет…

Она приняла целую пригоршню каких-то таблеток и сидела с закрытыми глазами, привалясь к стволу. Лицо ее приобрело пепельный, сероватый оттенок. Мария смотрела на нее с острой тревогой. Перехватив ее взгляд, Гай потихоньку спросил, что происходит. Та не менее тихо ответила:

– Молись, чтобы только не случилось кровотечения. Может быть коллапс, это очень опасно… Действительно очень. Нас может стать еще меньше. Проклятие, – простонала она, внезапно теряя самообладание, – и ведь на тыщу километров никакого жилья! Проклятая я дура, почему, ну почему я ничего не могу сделать?!

Гай молча отошел, достал свою карту и начал ее пристально изучать.

За завтраком Йосеф, всмотревшись в сероватую бледность Клары и в неподвижный взгляд Аллена, устремленный на могильный крест, неожиданно сказал, устанавливая миску на коленях:

– Помнишь, ты как-то спрашивал, почему я стал священником?.. Я могу рассказать… если всем интересно.