Похороны

— Ты слышишь меня?! — вдруг взвизгнул, опять вскипев отец. — Слышишь?!

Сын медленно повернулся к отцу и медленно, но довольно чётко произнёс.

— Отстань от меня.

— Что ты сказал? — Владимир Николаевич задохнулся от чего-то горячего, вдруг начавшего подниматься из груди. Что ты сказал, щенок?

— Отстань от меня, ты. — повторил Мишка отцу, а потом повернулся к матери. — и ты тоже. — Он вновь окинул взглядом родителей, одновременно затравлено и яростно. Я устал слышать постоянно ваш бред. Да, я уйду, потому что вы мне совершенно не нужны. — он повернулся к отцу. Как же ты достал меня! Как жы вы оба достали меня за все эти годы. Я готов уйти прямо сейчас. Там, за дверью подъезда, между прочим, уже давно начинается другая жизнь, в которой меня уважают гораздо больше чужие люди, чем мои родители. Противно видеть вас! Да, я жахаюсь белым. Вам-то от этого какое дело? Я что-нибудь тащил из дома? Обкрадывал вас? Так что послушайте! Это моя личная жизнь и я ухожу…

Отец ничего не успев сказать взлетел с табуретки и схватил Мишку за воротник рубашки. Сам не осознав ещё, что он делает, Владимир Николаевич потащил Мишку из кухни. Ткань трещала под его пальцами. Пытаясь подняться — ноги, в то время как отце протаскивал его через дверь, Мишка очень сильно ударился плечом о косяк; так, что дверь вздрогнула и мелко задребезжала. Владимир Николаевич с мутным ужасом поймал себя на сожалении, что можно было ударить сына гораздо сильнее. Мишка всхрипнул, полузадушенный натянутой тканью. Всё это время Владимир Николаевич не переставая ругался самыми грязными словами, какие только доводилось употреблять ему за его сорокалетнюю жизнь.

Мишка не понимал, куда его тащит отец, но они оказались в спальне. Не понимал он и тогда, когда брякнула балконная дверь. И только тогда, когда ноги оторвались от пола Мишка вцепился в руки отца.

Владимир Николаевич, рывком подняв сына, перекинул его через перила незастеклённого балкона и теперь держал, подхватив обеими руками за плечи. У Мишки округлились глаза. Он не видел, но знал, что внизу с высоты пятого этажа был виден асфальт, подступающий к самой стене дома; Отец держал Мишку на огромной высоте, а тот мёртвой хваткой обхватил его руки.

От рывков и немых взбрыкиваний Мишки из кармана рубашки Владимира Николаевича вылетела почти пустая сигаретная пачка и, прочертив по воздуху через все этажи, сухо ударилась об асфальт.

На балкон за мужем и сыном влетела Ирина.

— Отпусти! Ты с ума сошёл!!! Втащи его обратно! кричала она, безуспешно пытаясь втащить обоих обратно. Вовочка! Миленький, пожалуйста, втащи его обратно, отпусти! Миша!!! — совсем обезумевшая от ужаса Ирина подбегала к перилам то с левой, то с правой стороны от мужа. Она видела Мишку, который висел над пропастью в одной рубашке, носках и трусах, и больше не видела ничего. Её плач, испуганные хриплые вскрики Мишки оглашали весь квартал. Вскоре к ним присоединился срывающийся голос Владимира Николаевича:

— Так вот, сопляк, слушай меня внимательно, — кричал отец. — Если я вдруг увижу тебя, или услышу что-то про тебя, про твою наркоту или милицию, то будь уверен, я не остановлюсь, на чём остановился сейчас! Ты понял меня?!

Мишка как будто ничего не слышал, только судорожно цеплялся за руки отца, пытаясь влезть обратно. По рукам Мишки стекала алая кровь: пальцы были изранены о шершавый бетон, а на обоих локтях обильно кровоточили две глубокие садины.

Владимир Николаевич встряхнул сына и намерено разжал одну руку. У Ирины оборвалось сердце, когда Мишка повис на одной руке.

— Ты понял меня?! — кричал отец. — Понял?!

— Да! — вдруг заревел сквозь слёзы Мишка. — Да!!! Да!!!

Отец втащил его через перила обратно и швырнул на бетонный пол балкона.

Ирина убежала в глубину квартиры и где-то внутри громко рыдала и звенела склянками с лекарствами, видно искала что-нибудь успокоительное. Мишка лежал на полу и тоже сотрясался от рыданий. Всё закрутилось гораздо мощнее, чем он мог предполагать; подобных выходок от отца он представить себе не мог.

Владимир Николаевич вышел с балкона и, проходя через спальню, наткнулся на Ирину, роющуюся в коробке с лекарствами.

— Ты придурок! Ты настоящий придурок!!! — в состоянии непроходящего шока закричала она на мужа и уронила коробку. Лекарства рассыпались ворохом упаковок. Он оттолкнул жену, прошёл до кухни и взял две табуретки. Ничего не говоря, не обращая внимания на рыдающую жену, на сына, лежащего на полу балкона в состоянии истерики, он пронёс табуретки в зал.

— Вставай. — сухо сказал он сыну минутой позже и, видя, что сын не реагирует, крикнул. — Я сказал вставай!

Мишка сидел на балконе, забившись в угол.

Владимир Николаевич подхватил его точно так же как и в прошлый раз на кухне — за шкирку. И прошагав через спальню вытащил в коридор.

— Ирина! — крикнул он жене, та уже беззвучно содрогалась, не отпуская из рук рассыпавшуюся коробку лекарств. — Слышишь, Ирина? — Он швырнул Мишку в зал. У нас похороны! — отрывисто продолжил он, задыхаясь. — У нас умер сын.