Похороны викинга

Я не могу утверждать, что это был первый случай открывания окна в истории форта Сен-Жан, однако подобная гипотеза могла показаться правильной, особенно если судить по тому интересу, который был вызван моим поступком.

Четыре человека, игравшие в карты за столом, искренно возмутились моим поведением. Их восклицания выражали удивление, смешанное с неодобрением. Один из них встал и направился ко мне.

– Вам, может быть, не нравится атмосфера нашего гнездышка! – сказал он грубо и угрожающе.

– Совершенно верно, – ответил я и, внимательно осмотрев его, добавил: – Вы мне тоже не нравитесь, что вы мне на это скажете?

Я допускаю, что это было проявлением дурных манер с моей стороны. Я опустился до уровня этого сомнительного субъекта. Однако у меня не было другого выхода. Я никогда в жизни не был задирой и не собирался стать таковым, но еще меньше собирался стать человеком, который позволяет, чтобы его задирали. Христианское смирение отнюдь не относится к числу моих достоинств.

– Ого, значит, я вам не нравлюсь, – сказал он, наступая.

– Ни капельки, – сказал я, продолжая на него смотреть.

Я не мог точно определить, что он за тип. Он, конечно, не был рабочим и не мог быть загримированным принцем. Конторщик или приказчик, – решил я. Впоследствии я узнал, что он был мелким французским чиновником. Его фамилия была Вогэ, он сделал какое-то мошенничество, потерял права гражданства и пошел на пять лет в легион, чтобы «восстановить свою честь».

– Значит, вы хотите, чтобы окно было открыто? – спросил он, меняя тему разговора.

– Вы угадали, – ответил я.

– А если я хочу, чтобы оно было закрыто? – спросил он дерзко.

– Тогда придите сюда и закройте его, – ответил я самым не любезным голосом.

– А если мы все хотим, чтобы оно было закрыто?

– Тогда делать нечего. Если большинство хочет добровольно задохнуться в вашей вони, оно имеет на это полное право.

– Брось, носатый. Иди сюда, – крикнул один из игроков. Мой противник, ворча, удалился.

Я сел на ближайшую у окна койку. Потом положил голову на подушку, набитую соломой. Что будет дальше?

– Подымем потолок малость? – по-английски предложил мне сзади протяжный голос.

– Нет – сказал я. – Не стоит.

Мой собеседник лежал на соседней койке. Это был очень маленький, чисто выбритый человек с большим носом, выдающимся подбородком, ртом, похожим на капкан, и решительными серыми глазами.

– Как вы узнали, что я англичанин? – спросил я.

– Кто же еще? – медленно отвечал он. – Кровь с молоком… Франт… Я владею всем миром, откройте окна, раз я вошел… конечно, англичанин.

Я рассмеялся.

– Вы американец? – спросил я.

– Почему?

– Кто же еще? – протянул я, подражая его голосу. – Определенно… плевать на тех, кто владеет миром… презрение к немощным англичанам. Звезды и полосы… Смола и перья… Полнота чувств… конечно, американец.

Американец улыбнулся. Я никогда не слыхал, чтобы он смеялся.

– Хэнк, – сказал он, повернувшись к следующей койке. – Рядом со мной лежит англичанин, он поносит нашу бедную страну. Какая жестокость!

Огромный человек медленно оторвался от созерцания потолка, приостановил жевательные движения и торжественно взглянул на меня. Затем с глухим стоном упал на подушку.

– Убили моего партнера. Вот что вы сделали. У него слабое сердце… Впрочем, голова у тебя еще слабее, правда, Хэнк? – добавил он, повернувшись к своему приятелю, уже оправившемуся от потрясения и продолжавшему терпеливо жевать свою жвачку.

Хэнк, лежа на койке, выглядел семи футов длины, четырех – ширины и двух – глубины. Лицом он напоминал своего товарища, у него такая же дубленая кожа и такой же выдающийся подбородок. Но глаза его были более темного серого цвета, и волосы были черными, а не льняными. Они мне понравились, эти американцы.

– Он говорит, что ты страдаешь от полноты, Хэнк, – продолжал маленький американец.

– Нет, Бедди, я сегодня совсем пустой, – нежным голосом ответил великан. – Совсем. Я слегка страдаю, чужестранец, но не от полноты. Совсем нет. Наоборот.

– Не смей противоречить англичанину, – наставительно сказал маленький Бедди. – Это ему не нравится… мы тоже ему не нравимся. Умирай молча. Он не хотел вас обидеть, – добавил он, обращаясь ко мне. – Он три дня питается окурками и разучился говорить.

Я вытаращил на них глаза. Может ли это быть, чтобы они голодали? Лица у них были действительно истощенные. Необходимо их накормить, но как предложить, чтобы они не обиделись?

– Может быть, джентльмены позавтракают со мной? – почтительно спросил я. – Братство по оружию и так далее.

Два торжественных лица повернулись ко мне.

– Он назвал тебя джентльменом, Хэнк, – сказал наконец маленький. – Это не ругательство, он просто говорит с тобой по-английски… Ты слушай внимательно и старайся усовершенствовать свое мышление.

Тогда я напряг все мои лингвистические способности и произнес:

– Хэлло, слушайте, я решил наполнить вас, бродяг, доверху. Я могу вложить в это дело капитал, если вы снизойдете до принятия в свою компанию презренного британца.

– Ха, – сказал Хэнк, и оба сразу встали.