Похороны викинга

Если служба нужна госпоже РеспубликеТам, где даром солдаты служить не станут,Там годятся штрафные ротыБатальона весельчаков.Они не любят правительства,И правительство их не любит…

Это была песня штрафного батальона. Он комплектуется только преступниками и официально называется батальоном африканской легкой пехоты.

Потом запели свою песню солдаты колониальной пехоты, в просторечии называемые марсуэнами. За ними пели другие. Последним запел Болдини. Он пел песню Иностранного легиона.

Я думаю, что здесь я услышал все знаменитые походные песни французской армии. Это было очень интересно, но впоследствии эти песни успели мне надоесть.

По совету Болдини мы вернулись в казарму вовремя, чтобы не пропустить обед, и я формально нанял Болдини в качестве проводника и ходячего справочника. За это я уплатил ему десять франков, обещав дать еще, когда смогу и когда он этого заслужит.

– К сожалению, я больше сейчас вам не могу заплатить, – сказал я, ошибочно полагая, что мало ему дал.

– Десять франков, дорогой сэр, – это как раз жалованье легионера за двести дней… Семимесячный доход, – понимаете? – сказал он.

Я понял. Прежде чем жениться и содержать семью на мое жалованье, мне придется изрядно продвинуться по службе.

Обед состоял из обычного супа и приличного серого хлеба. Суп прибыл в мисках, хлеб солдаты доставали ломтями из корзинки и бросали нам. Потом всем разливали в жестяные кружки кофе.

Суп был больше похож на крошево, чем на суп. Он был неплох, но есть его без вилок и ложек было трудно. В этом отношении товарищи были в лучшем положении, чем я, – они не были испорчены воспитанием.

После еды, во время которой немец неодобрительно на нас посматривал, мы опять пошли в кабачок. Больше делать было нечего.

Немец, которого звали Глок, и мой противник по вопросу политики открытых окон, Вогэ, охотно приняли мое приглашение утопить неприязнь в вине. Вскоре оказалось, что я угощаю большую часть французской армии. Это было не разорительно – вино было очень дешево.

Меня били по спине, толкали в ребра, обнимали и даже целовали тюркосы, зуавы, стрелки, спаги, артиллеристы и марсуэны. Было шумно и весело.

Болдини пил и становился все более и более неприятным. Его иностранный акцент выступал все резче, и я видел, как с него слезает лоск его напускного джентльменства.

Он кончил тем, что залез на оцинкованный прилавок и спел совершенно неприличную песню, переполненную сальностями и лишенную какой-либо соли. Его слушали, бурно приветствовали эту песню, но на меня она произвела тошнотворное впечатление.

– Что вы думаете по поводу этой песенки, сэр? – икая, спросил он меня. Я ответил, что предпочитаю ничего не думать.

Хэнк и Бедди пили вдвое больше любого из присутствующих и оставались молчаливыми зрителями. По их лицам было видно, что они не понимают, из-за чего поднялся весь этот шум и почему «бедные чужестранцы» волнуются.

– Можно бы подумать, что они выпили лишнее, – заявил наконец Бедди, на что Хэнк ответил:

– Делают вид, что это виски. Виски им не дают. Стараются поднять настроение и играют в пьяных.

Мы веселились до тех пор, пока во дворе не прозвучал сигнал. Тогда, обнявшись и с песнями, мы пошли в казарму. Когда я раздевался, сидя на своей койке, Бедди подошел ко мне и спросил:

– Не все деньги пропустил?

– Конечно нет, партнер, – ответил я. – Если хочешь…

– Ни черта не хочешь, – оборвал он меня. – Если остались деньги, засунь их в подушку и завяжи наволочку или засунь во внутренний карман жилета и спи на них…

– Едва ли это необходимо, – сказал я. – Не стоит обижать товарищей подозрительностью, знаешь…

– Воля твоя, друг, – ответил Бедди. – Клади их на видное место. Пусть их заберет мистер Умнара Тарара Каскара Саграда. – И он многозначительно взглянул на Болдини, лежавшего одетым на своей койке.

– Глупости. Не такой уж он прохвост, – сказал я.

– Хуже, – ответил Бедди и ушел.

Я разделся, положил деньги под подушку и накрылся грязным одеялом. Я долго не мог уснуть и думал об Изабель, о Брендон-Аббасе и о странной и страшной судьбе «Голубой Воды». Это было только неделю тому назад… Только восемь человек, и кто-то из них был вором… подлым и гнусным вором… Где сейчас Майкл и Дигби? Вместе ли они? Может быть, через сорок восемь часов я с ними встречусь на пути к славе, который, по словам Болдини, ведет к неизбежной смерти… Я заснул.

Утром меня разбудил пронзительный сигнал горниста.

– Вставать, вставать, – кричал стоявший в дверях капрал. Покричав, он повернулся и ушел.

Одевшись наполовину, я засунул руку под подушку. Моих денег там не было.

«Ограбили… прохвосты», – я испытывал бешенство и тошноту.