Похождения Аркадия Бобрика

Вениамин Петрович сходу отверг все обвинения.

– А я тебе говорил, что надо было печатать под своим именем! А ты оклеветал Гоголя.

– Я?! Оклеветал?!

– Получается, что оклеветал.

– Да это Дегтярь меня и Соболевского в своих газетенках оклеветал.

– Вот и хорошо.

– Ничего хорошего.

– Чтобы обрести многое, надо пожертвовать малым. Ты с Дегтярем в редакции говорил, или по телефону?

– В кофейне мы говорили.

– Свидетели были?

– Нет.

– Вот и отлично.

– Да что вы заладили то хорошо, то отлично!

– Заявишь, что ты ничего подобного не говорил, а Дегтярь все это выдумал. Если никто не слышал, значит, и «Мертвых душ» нет.

– Как это нет, если они есть?

– Скажешь, что Дегтярь тебя не понял. Как я тебе и советовал, заявишь, что второй том написал ты.

– И письма Джиованне?

– Конечно. Обыкновенная мистификация. А с этого Дегтяря сдерите хорошую сумму за клевету. Пусть пишут опровержение – будет бесплатная реклама. Хотя тебя и так разрекламировали, что и Гоголю не снилось.

– Нет, дядюшка, я – не плагиатор.

– При чем тут плагиат? Ты оказываешь Гоголю двойную услугу – обнародуешь его труд, а его грехи берешь на себя. Тебе – слава и деньги, Гоголю – незапятнанное имя.

– Не надо мне славы и денег таким способом. Он, как известно, был мистиком – станет по ночам являться ко мне.

Дядюшка задумался.

– Еще и всех своих подруг прихватит, – добавил Аркадий. – Они меня со света сживут.

– Придумал! – воскликнул Вениамин Петрович. – Возьми его в соавторы. Опубликуешься в издательстве Иннокентия под двойной фамилией – Бобрик-Гоголь. Объявишь, что он… да, да!.. По ночам приходил к тебе и во сне наговаривал тексты. Тебе оставалось только записывать, как стенографисту.

– Некрасиво получается.

– Не выдумывай – почерк у тебя красивый. После выхода книги признание тебе обеспечено. Сделаешь имя, а далее пойдет по накатанной. По ночам к тебе будут приходить знаменитые людоведы.

– Кто?

– Знатоки человеческих душ – Шекспир, Толстой, а то и Гомер.

– Дядюшка, хоть Гомера не трогайте! Я не знаю латыни. И чтобы писать как Гомер, по меньшей мере, надо ослепнуть.

– Да у нас половина писателей ничего не видят! А некоторые вообще слепоглухонемые. И ничего – пишут! Не хочешь Гомера, накатай за Стивенсона продолжение «Острова сокровищ». Он так и не сподобился, хотя все с нетерпением ожидали. И вот, наконец, благодаря тебе, дождутся.

Аркадий, надо всегда идти навстречу пожеланиям публики. Сколько себя помню, ежегодно на аукционах появляются ранее неизвестные яйца Фаберже. Столько яиц и куриные фабрики не производят! А чем писатели хуже ювелиров? Кстати, Аркадий, а почему бы тебе не продолжить творчество Хемингуэя? Мне кажется, он рановато в себя пульнул.

– У меня как у Хэма не получится.

Вениамин Петрович удивленно воскликнул:

– Аркадий, ты недооцениваешь себя! За него и я бы сумел. Берешь ветвисто-кучерявого Набокова и беспощадно правишь. Оставляешь одну суть.

– Легко сказать.

– А сделать еще проще. Зачеркиваешь все, кроме подлежащего и сказуемого. Получается упруго и динамично. У спартанцев, как тебе известно, неблагополучных детишек выбраковывали. У тебя под рукой нет скалы, зато есть чернила. Бери и пропалывай. Конечно, страницы потом перетасуешь, и готово – Бобрик-Хемингуэй. Написано четко и без всяких соплей.

Почему-то издавна считается, – продолжил дядюшка, – что писатель – буквенный наркоман. Аркаша, это серьезное заблуждение, проистекающее из желания увеличить гонорар. Краткость не только сестра таланта, но и его мама. Я подозреваю, что Хэму не очень-то нравилось проводить время за столом – я имею в виду за письменным. За обеденным он был молодцом! А знаешь, как он добивался словесной скупости?

– Вычеркивал?

– Нет. Я думаю, он использовал другой метод – писал азбукой Морзе. Аркаша, не удивляйся. Беспроигрышный вариант. Сто раз подумаешь, прежде чем полчаса выстукивать ненужное слово. Невольно придешь к лаконизму. И тебе, Аркадий, надо будет учредить собственное издательство.

– Спасибо. Мы уже один раз пробовали.

– Издательство «Бобрик и К».

– Что еще за «К»?

– Бобрик и классики. Худовяк будет иллюстрировать – у него Фрида хорошо получилась.

– Да-а-а, Фрида всех впечатлила.

– Вот видишь! Любую бездарность можно превратить в даровитость, – не обижайся, это я не о тебе. Но запомни, у любого мало-мальски интересного писателя должна быть какая-то изюминка, небольшой изъянец, намек на безумие. Иногда беспорядочно перемешивай слова. И критики тебе скажут спасибо. Сто лет будут изучать, гадать и переливать из пустого в порожнее, а к единому мнению, что ты хотел сказать, так и не придут. Вот этим местом не доросли.

Вениамин Петрович постучал себя по лбу, объясняя, в каком месте наблюдается критический недород.

– Аркадий, и вот еще что. В любой, даже самой паршивой повестушке, обязательно должен быть любовный треугольник. И чтобы муж противился подобной геометрии. Этим ты сразу подкупаешь половину читательской аудитории.

– Вы о женщинах?

– Конечно. Они читают не меньше нас, да и вообще их больше. Не упускай их из виду.

– Женщин?