Ефрейтор все время громко подгонял хозяина, чтобы тот от него не отставал, и пил, не переставая обвинять его в том, что он мало пьет. Это была явная клевета, так как хозяин постоялого двора уже еле держался на ногах, все время настаивал, чтобы сыграли в «железку», и даже стал утверждать, что прошлой ночью он слышал на востоке канонаду. Ефрейтор икнул в ответ:
— Э-это ты брось! Без паники! На этот счет у нас есть инструкция. — И пустился объяснять, что инструкция — это свод последних распоряжений.
При этом он разболтал несколько секретных циркуляров. Хозяин постоялого двора уже абсолютно ничего не понимал. Единственно, что он мог промямлить, это что инструкциями войны не выиграешь.
Уже стемнело, когда ефрейтор решил отправиться вместе со Швейком в Писек. Из-за метели в двух шагах ничего не было видно. Ефрейтор беспрестанно повторял:
— Жми все время прямо до самого Писека.
Когда он произнес это в третий раз, голос его донесся уже не с шоссе, а откуда-то снизу, куда он скатился по снегу. Помогая себе винтовкой, он с трудом вылез на дорогу. Швейк услышал его приглушенный смех: «Как с ледяной горы». Через минуту его снова не было слышно: опять он съехал по откосу, заорав так, что заглушил свист ветра:
— Упаду, паника!
Ефрейтор превратился в трудолюбивого муравья, который, свалившись откуда-нибудь, упорно опять лезет наверх. Он пять раз подряд повторял это упражнение и, выбравшись наконец к Швейку, уныло произнес:
— Я бы мог вас сейчас легко потерять.
— Не извольте беспокоиться, господин ефрейтор, — сказал Швейк. — Самое лучшее, что мы можем сделать, — это привязать себя один к другому, тогда мы не потеряем друг друга. Ручные кандалы при вас?
— Каждому жандарму полагается носить с собой ручные кандалы, — веско сказал ефрейтор, спотыкаясь около Швейка. — Это хлеб наш насущный.
— Так давайте пристегнемся, — предложил Швейк, — попытка — не пытка.
Мастерским движением ефрейтор замкнул одно кольцо ручных кандалов на руке Швейка, а другое — на своей. Теперь оба соединились воедино, как сиамские близнецы. Оба спотыкались, и ефрейтор тащил за собой Швейка через кучи камней, а когда падал, то увлекал его за собой. При этом кандалы врезались им в руки. Наконец ефрейтор сказал, что так дело дальше не пойдет и нужно отцепиться. После долгих тщетных усилий освободить себя и Швейка от кандалов ефрейтор вздохнул:
— Мы связаны друг с другом на веки веков.
— Аминь, — прибавил Швейк, и оба продолжали трудный путь.
Ефрейтором овладело безнадежное отчаяние. После долгих мучений поздним вечером они дотащились до Писека. На лестнице в жандармском управлении ефрейтор удрученно сказал Швейку:
— Плохо дело — нам друг от друга не освободиться.
И действительно, дело было плохо. Дежурный вахмистр послал за начальником управления ротмистром Кенигом. Первое, что сказал ротмистр, было:
— Дыхните на меня. Теперь понятно.
Благодаря испытанному нюху он быстро и безошибочно поставил диагноз:
— Ага! Ром, контушовка, «черт», рябиновка, ореховка, вишневка и ванильная. Господин вахмистр, — обратился он к своему подчиненному, — вот вам пример, как не должен выглядеть жандарм. Выкидывать такие штуки — преступление, которое будет разбираться военным судом. Приковать себя кандалами к арестованному и прийти вдребезги пьяным! Влезть сюда в таком скотском виде! Снимите с них кандалы!
Ефрейтор свободной левой рукой взял под козырек.
— Что еще? — спросил его ротмистр.
— Осмелюсь доложить, господин ротмистр, принес донесение.
— Относительно вас самого пойдет донесение в суд, — коротко сказал ротмистр. — Господин вахмистр, посадить обоих! Завтра утром приведете их ко мне на допрос, а донесение из Путима просмотрите и пришлите ко мне на квартиру.
Писецкий ротмистр Кениг был типичным чиновником: строг к подчиненным и бюрократ до мозга костей.
В подвластных ему жандармских отделениях никогда не могли с облегчением сказать: «Ну, слава Богу, пронесло тучу!» Туча возвращалась с каждым новым посланием, подписанным рукой ротмистра Кенига. С утра до вечера строчил ротмистр выговоры, напоминания и предупреждения и рассылал их по всей округе.
Тяжелые тучи нависли над всеми жандармскими отделениями Писецкой округи с самого начала войны. Настроение было ужасное. Бюрократические громы гремели над жандармскими головами, и то и дело на кого-нибудь из вахмистров, ефрейторов, рядовых жандармов или канцелярских служащих обрушивались громовые удары. За каждый пустяк накладывалось дисциплинарное взыскание.
— Если мы хотим победить, — говорил ротмистр Кениг во время своих инспекционных поездок по жандармским отделениям, — нужно ставить точку над «i», «а» должно быть «а», «б» — «б».
Всюду вокруг себя он подозревал заговоры и измены. У него была твердая уверенность, что за каждым жандармом его округи водятся грешки, порожденные военным временем, и что у каждого из них в это серьезное время было не одно упущение по службе.