Похождения бравого солдата Швейка

— Надо выспаться перед завтрашним полковым рапортом. Я думал хотя бы частично информировать вас, как обстоят дела у нас в полку. Полковник Шредер не любит майора Венцеля и вообще большой чудак. Капитан Сагнер, начальник учебной команды вольноопределяющихся, считает Шредера настоящим солдатом, хотя полковник Шредер ничего так не боится, как попасть на фронт, Сагнер — стреляный воробей, так же, как и Шредер, он недолюбливает офицеров запаса и называет их штатскими вонючками. Вольноопределяющихся он считает дикими животными: их, дескать, нужно превратить в военные машины, пришить к ним звездочки и послать на фронт, чтобы их перестреляли вместо благородных кадровых офицеров, которых нужно оставить на племя. Вообще все в армии уже воняет гнилью, — сказал вольноопределяющийся, укрываясь одеялом. — Массы пока еще не прозрели и, выпучив глаза, позволяют гнать себя на фронт, чтобы их там изрубили в лапшу; попадет в кого-нибудь пуля, он только шепнет: «Мамочка» — и все. Ныне героев нет, а есть только убойный скот и мясники в генеральных штабах. Погодите, они дождутся бунта. Ну и будет же потасовка! Итак, да здравствует армия! Спокойной ночи!

Вольноопределяющийся затих, потом стал вертеться под одеялом и наконец спросил:

— Вы спите, товарищ?

— Не спится, — ответил Швейк со своей койки, — размышляю…

— О чем же вы размышляете, товарищ?

— О большой серебряной медали «За храбрость», которую получил столяр с Вавровой улицы на Виноградах по фамилии Мличко; ему первому из всего полка в самом начале войны оторвало снарядом ногу. Он получил бесплатно искусственную ногу и начал повсюду хвалиться своей медалью; хвастал, что он самый что ни на есть первый инвалид в полку. Однажды он пришел в трактир «Аполлон» на Виноградах и затеял там ссору с мясниками с боен. В драке оторвали ему искусственную ногу и трахнули этой ногой по башке, а тот, который оторвал ее, не знал, что она искусственная, и с перепугу упал в обморок. В участке столяру ногу опять приделали, но с той поры он разозлился на свою большую серебряную медаль «За храбрость» и понес ее закладывать в ломбард. Там его за это вместе с медалью сцапали, и начались неприятности. Существует какой-то там суд чести для инвалидов войны, и этот суд постановил отобрать у него эту серебряную медаль и, кроме того, присудил отобрать и ногу…

— Как это так?

— Очень просто. В один прекрасный день пришла к нему комиссия, заявила, что он недостоин носить искусственную ногу, отстегнула у него ее и унесла…

— Вот тоже большая потеха, — продолжал Швейк, — когда родные павшего на войне в один прекрасный день получают медаль с припиской, что вот, дескать, жалуется вам эта медаль и повесьте ее на видном месте. На Бежетеховой улице на Вышеграде один рассвирепевший отец, который решил, что военное ведомство над ним издевается, повесил такую медаль в сортир. А этот сортир у него был в сенях, общий с одним полицейским, а тот донес на него как на государственного изменника. Плохо пришлось бедняге.

— Отсюда вытекает, — сказал вольноопределяющийся, — что слава выеденного яйца не стоит. Недавно в Вене издали «Памятку вольноопределяющегося», и там в чешском переводе помещено такое захватывающее стихотворение:

В сраженье доброволец пал…За короля, страну роднуюОн отдал душу молодуюИ всем другим пример подал.Везут на пушке труп героя.

Венки и ленты впереди,И капитанскою рукоюПриколот орден на груди.

— Так как мне кажется, что боевой дух у нас падает, — сказал после небольшой паузы вольноопределяющийся, — я предлагаю, дорогой друг, спеть в эту темную ночь в нашей тихой тюрьме песню о канонире Ябурке. Это подымает боевой дух. Но надо кричать как следует, чтобы нас слышали во всей Мариинской казарме. Поэтому предлагаю подойти к двери.

И через минуту из помещения для арестованных раздался такой рев, что в коридоре задрожали стекла:

Он пушку заряжал,Ой ладо, гей люди!

И песню распевал,Ой ладо, гей люди!Снаряд вдруг пронесло,Ой ладо, гей люди!Башку оторвало,Ой ладо, гей люди!А он все заряжал,Ой ладо, гей люди!

И песню распевал,Ой ладо, гей люди!

Во дворе раздались шаги и голоса.

— Это профос, — сказал вольноопределяющийся. — А с ним подпоручик Пеликан, он сегодня дежурный. Я с ним знаком по «Чешской беседе[230]». Он офицер запаса, а раньше был статистиком в одном страховом обществе. У него мы получим сигареты. А ну-ка, дернем еще раз.

И Швейк с вольноопределяющимся грянули опять:

Он пушку заряжал…

Открылась дверь, и профос, видимо, подогретый присутствием дежурного офицера, грубо крикнул:

— Здесь вам не зверинец!