Похождения бравого солдата Швейка

— В издании Военного министерства вышла книга «Drill oder Erziehung»[220], из которой Дауэрлинг вычитал, что на солдат нужно воздействовать террором, причем степень успеха зависит от степени террора. Дауэрлинг принял этот принцип за основу своей деятельности и достиг больших успехов. Солдаты, чтобы не слышать его криков, целыми отделениями подавали рапорты о болезни, что, однако, не имело успеха. Тот, кто подавал рапорт о болезни, попадал на три дня под «verschärft»[221]

. Кстати, известно ли вам, что такое усиленный арест? Целый день вас гоняют по плацу, а на ночь — в карцер. Таким образом, в роте Дауэрлинга больные перевелись. Все больные из его роты сидели в карцере. Дауэрлинг сохраняет на ученье непринужденный казарменный тон; он начинает со слова «свинья» и кончает загадочным зоологическим термином «свинская собака». Впрочем, он либерален и предоставляет солдатам свободу выбора. Например, он говорит: «Выбирай, слон: в рыло или три дня усиленного ареста?» Если солдат выбирает три дня усиленного ареста, Дауэрлинг дает ему сверх того два раза в морду и прибавляет в виде объяснения: «Боишься, трус, за свой хобот, а что будешь делать, когда заговорит тяжелая артиллерия?» Однажды, разбив глаз одному рекруту, он выразился так: «Pah, was für Geschichten mit einem Kerl, muß so wie so krepieren»[222]. To же самое говорил и фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф[223]

: «Die Soldaten müssen so wie so krepieren»[224]. Излюбленным и наиболее действенным средством у Дауэрлинга служат лекции, на которые он вызывает всех солдат-чехов; он рассказывает им о военных задачах Австрии, останавливаясь преимущественно на общих принципах военного обучения, то есть от шпанглей до расстрела или повешения. В начале зимы, еще до того как я попал в госпиталь, нас водили на ученье на плац около одиннадцатой роты. После команды «Вольно!» Дауэрлинг держал речь к рекрутам-чехам.

— Я знаю, — начал он, — что все вы негодяи и надо выбить вам дурь из башки. С вашим чешским языком вам и до виселицы не добраться. Наш Верховный главнокомандующий[225]

 — тоже немец. Слышите? Черт побери, nieder!

Все легли, а Дауэрлинг стал прохаживаться перед ними и продолжал свои разглагольствования. Сказано «ложись» — ну и лежи. Хоть лопни в этой грязи, а лежи. «Ложись» — такая команда существовала уже у древних римлян. В те времена призывались все от семнадцати до шестидесяти лет и целых тридцать лет военной службы проводили в поле. Не валялись в казармах, как свиньи. И язык команды был тогда тоже единый для всего войска. Попробовал бы кто заговорить у них по-этрусски! Господа римские офицеры показали бы ему кузькину мать! Я тоже требую, чтобы все вы отвечали мне по-немецки, а не на вашем шалтай-болтай. Видите, как вам хорошо лежать в грязи. Теперь представьте себе, что кому-нибудь из вас не захотелось бы больше лежать, и он бы встал. Что бы я тогда сделал? Свернул бы сукину сыну челюсть, так как это является нарушением чинопочитания, бунтом, неподчинением, неисполнением обязанностей солдата, нарушением устава и дисциплины, вообще пренебрежением служебными предписаниями, из чего следует, что такого негодяя ждет веревка и «Verwirkung des Anspruches auf die Achtung der Standesgenossen»[226].

Вольноопределяющийся замолк и, видно, найдя во время паузы новую тему из казарменной жизни, продолжал:

— Случилось это при капитане Адамичке. Адамичек был человек чрезвычайно апатичный. В канцелярии он сидел с видом тихо помешанного и глядел в пространство, словно говорил: «Ешьте меня, мухи с комарами». На батальонном рапорте бог весть о чем думал. Однажды к нему явился на батальонный рапорт солдат из одиннадцатой роты с жалобой, что прапорщик Дауэрлинг назвал его вечером на улице чешской свиньей. Солдат этот до войны был переплетчиком, рабочим, сохранившим чувство национального достоинства.

«Н-да-с, такие-то дела… — тихо сказал капитан Адамичек (он всегда говорил очень тихо). — Сказал это вечером на улице? Следует справиться, было ли вам разрешено уйти из казармы? Abtreten!»[227]

Через некоторое время капитан Адамичек вызвал к себе подателя жалобы. «Выяснено, — сказал он тихо, — что в этот день вам было разрешено уйти из казармы до десяти часов вечера. Следовательно, наказания вы не понесете… Abtreten!» С тех пор, дорогой товарищ, за капитаном Адамичком установилась репутация справедливого человека. Так вот послали его на фронт, а на его место был назначен к нам майор Венцель. Это был просто дьявол, что касается национальной травли, и он наконец окончательно прищемил хвост прапорщику Дауэрлингу.