Похождения красавца-мужчины, или Сага об О'Бухаре

– Господи, до чего же он красив, я бы молилась на него. Сашенька, а Сашенька, пойдем на кровать, я очень хочу обладать этим красавцем.

Пока мы шли на кровать, у меня мелькнула мысль, что полтора года назад на этой же кровати дед сделал Люсю женщиной. А сейчас Люся заставила меня лечь на спину на эту же кровать, встала надо мной на колени, направила «гладиатор» в свое лоно и резко до упора села, два раза дернулась и, закрыв глаза, кончила. Когда она кончает – это невозможно не заметить, потому что ее тело секунд двадцать бьется в судорогах. Люся не стонет и не пищит, как Маринка, она молча, с закрытыми глазами трясется всем телом. Потом секунд двадцать отдыхает. И начинает все сначала.

Когда женская пещерка с жадностью вбирает мой член, сжимает его и восторженно пищит, тогда я понимаю, что нырнул в настоящую женщину.

Люся открыла глаза, улыбнулась, почувствовав мой член внутри себя, и начала сжимать и отпускать его, точно так же, как она сжимала мои четыре пальца двадцать минут назад. Ощущение было таким остро-приятным, что я потерял привычный контроль над собой, закрыл глаза… и без сомнения, продлись это чудо на десять-пятнадцать секунд дольше – я бы кончил. Но раньше кончила Люся, расслабила свою могучую киску, закрыла глаза и начала дергаться в судорогах. И так продолжалось минут сорок: Люся кончала, а я не успевал. Но через сорок минут эта могучая амазонка утомилась, слезла с меня и задремала, а я пошел в душ, потому что был мокрым и липким от груди до коленей после Люсиных извержений. А мне Люся даже один раз не позволила кончить. С ней я чувствую себя женщиной, которую эгоистичный партнер недотрахивает. Но ничего, я вечером вернусь к Маринке-Мариночке и снова буду настоящим мужиком.

Когда я вышел из ванной, чистый и одетый, в прихожей уже стоял дед с Левушкой на руках. Оба мне заулыбались, а дед спросил:

– Ну, как там Люся?

– Все в порядке, Люся задремала.

Дед сразу же заговорил шепотом:

– Ну и слава богу, пускай поспит, а я Левушку уже покормил из бутылочки. Александр, деньги на кухне на холодильнике, и спасибо тебе, ты вносишь в нашу семью мир и покой.

Дед притянул мне Левушку и сказал:

– Подержи своего дядю, а я вымою руки.

Я осторожно взял Левушку на руки и неожиданно для себя самого поцеловал eго в лобик. От Левушки пахло Люсиным молоком и какашками. Это от взрослых людей пахнет дерьмом, а от грудных младенцев пахнет какашками, и запах этот очень привлекательный. Левушка беззубо мне улыбался, пуская слюни, и что-то говорил, я не мог понять, что, но, скорее всего, это были хорошие слова.

Из ванной вышел дед, забрал Левушку и унес его в комнату. Лицо у деда было таким счастливым, что я ему позавидовал. Наверное, очень приятно, когда от мужчины у женщины рождается ребенок. Без сомнения, приятно. Иначе бы дед так не светился, несмотря на свои восемьдесят семь. Впрочем, как я уже не раз говорил, внешне я бы не дал ему больше шестидесяти.

Я забираю с холодильника деньги, и, прощаясь со мной, дед говорит:

– Александр, не забудь послезавтра приехать, твоя Марина будет работать.

Я целую деда в щеку и улыбаюсь:

– Не забуду, дед, о твоих просьбах трудно забыть, потому что ты напоминаешь о них в десять раз чаще, чем это нужно.

Дед улыбается мне в ответ:

– Александр, я же вижу, что ты тащишься от Люси не меньше, чем я.

Дед закрывает за мной дверь, а я спускаюсь по лестнице и смеюсь, потому что он впервые использовал слово «тащишься».

Счастье – это сияние мотылька на лезвии опасной бритвы, которую ты держишь в своих руках. В жизни ты взмахиваешь этой бритвой, надеясь отделаться от сверкающего гостя, да не тут-то было: если ты обречен быть счастливым, то, скорее всего, это до смерти. Трудно сказать, стоит ли завидовать такому, как ты, или же необходимо сочувствовать. Счастливых не так-то много, это особая порода людей, это меньшинство, а его недолюбливают. В свои тридцать семь лет я и сам не знаю, счастлив я или нет. В мгновения полета – да, а в мгновения падения – нет. Хотя падение – это тоже полет, но уже по иной траектории.

Человек может достичь очень многого, но для осознания этого одной жизни обычно не хватает.

По дороге домой я забегаю в магазин и накупаю всяких вкусных продуктов. Маринка будет довольна. Я тоже. Недалеко от моего дома мне навстречу попадается Вика, моя бывшая жена, десять лет назад у нас с ней был очень бурный роман со словами о вечной любви, но однажды я напился до «изумления» и устроил Вике Варфоломеевскую ночь (так она обозначила мои действия). Я, конечно же, ничего не помнил из того, что вытворял с Викой, но после той ночи она от меня ушла, через полгода вышла замуж за богатого мужчину и запила, наверное, от радости. И девять лет пила без меры. Я не видел ее девять лет (иногда мы перезванивались) и, скорее всего, прошел бы мимо, если бы Вика меня не тормознула:

– Александр, привет, ты что же не узнаешь старых друзей, а я тебя сразу узнала, ты почти не изменился.