Похождения «Подмигивающего призрака»

Девочка перевела взгляд с матери на Углова и, повзрослому горько вздохнув, отвернулась, поведя брата к кровати. А женщина решительно, словно боясь передумать, взяла Углова за рукав гимнастерки и повела в дальнюю комнату к старому, с выпирающими, словно ребра, пружинами широкому дивану. Вытянувшись рядом хозяйкой, Углов начал нежно гладить исхудалое женское тело, словно боясь сломать хрупкие, едва прикрытые кожей косточки. Охотно поддавшись мужским ласкам, Лида жадно подставила губы для поцелуя. И, забыв обо всем, Углов страстно соединился с чужим трепетным, соскучившимся по ласке телом. Когда все было кончено, Лидия некоторое время лежала, молча, с закрытыми глазами. Затем устало произнесла:

— Я уже думала, что сгину с голоду и никогда в жизни не испытаю удовольствия от физической близости с мужчиной. И тут появляешься ты, как новогодний подарок. Говоришь, завтра улетаешь, а когда вернешься?

— Пока не знаю, теперь буду выбираться сюда при первой возможности.

— Уж ты постарайся, Семен. Без твоей помощи не сдюжим, помрем, как мухи зимой.

«Значит, все-таки еда — главная причина для нее допустить меня к себе. И обижаться тут нечего. Она — мать, и жизнь ее детей зависит от меня».

Женщина обняла Углова и положила голову на его согнутый локоть, попросив:

— Позволь, я так посплю. Привыкла во время семейной жизни.

Ревность невольно кольнула Углова:

«Похоже, она все еще любит своего мужа. Наверное, представляет рядом с собой его, погибшего смертью храбрых, а не меня. Я всего лишь источник пищи для ее детей».

Стараясь не беспокоить женщину, Углов лежал неподвижно, прикрыв глаза, пока не забылся тяжелым сном. Едва начало светать, он осторожно освободил затекшую руку и встал с жалобно скрипнувшего дивана. Быстро оделся и взял из соседней комнаты почти опустошенный вещмешок. Вернувшись в угловую комнату, встретился с взглядом проснувшейся женщины. Торопливо вытащил из вещмешка флягу со спиртом:

— Вот, возьми. Наверняка пригодится. Обменять на хлеб можно или крупу. Немного помедлил и достал жестяную баночку с надписью «Монпансье»:

— Вот еще леденцы. Более года с собой таскаю, как талисман с первых дней войны. Вам нужнее. Еще неизвестно, когда смогу сюда прилететь. Ну, все, я пошел.

— Спаси тебя Господь! Если сможешь, прилетай. А то до весны живыми не дотянем.

Углов поспешно направился к выходу. Сзади скрипнула дверь. Он оглянулся и увидел обращенные к нему ясные глаза не по-детски серьезной девчушки. Углов хотел ей сказать что-нибудь на прощание, но не нашел нужных слов и, поспешно отвернувшись, вышел на холодную лестничную площадку.

На заснеженной улице заметил недалеко от подъезда в сугробе темное пятно. Подойдя поближе, разглядел в начинающемся рассвете скрюченное тело вчерашнего субъекта, напавшего на Галину. Снежинки падали на его лицо и, не тая, скапливались во впадинах уже не видящих глаз:

«Замерз, значит, бедняга, обессилев. Интересно, он гнался за девчонкой как за мясным блюдом, или только хотел отнять пайку хлеба? Теперь уж не узнаешь. Странно, но мне его жаль. Кем он был до войны: слесарем, инженером или, может быть учителем, как я? Ведь мог прожить свою жизнь достойно. А тут война, блокада, голод, смерть. Поневоле свихнешься. Интересно, смогу я это когда-нибудь описать? Даже если удастся создать что-нибудь стоящее, разве цензура пропустит?»

Углов повернулся и пошел прочь. На доме еще раз прочитал и запомнил адрес, куда ему непременно надо будет вернуться. Весь последующий день перед ночным вылетом он постоянно вспоминал об оставленной в чужом доме коробке, наполовину наполненной леденцами:

«Я отдал конфеты правильно. Иначе бы до конца своих дней они жгли мне душу, напоминая о том, как лишил голодных детей шансов на выживание. Но зато больше нет у меня талисмана. Удастся ли долететь сегодня ночью до Москвы?»

Но вопреки опасениям, полет прошел нормально, и он сумел убедить себя, что «Монпансье» не влияет на его обычное человеческое везение. И Углов окончательно перестал сожалеть об оставленных в Ленинграде леденцах. Ему и в голову не приходило, что в течение года, таская в вещмешке жестяную коробку, он являлся временным хранителем драгоценного бриллианта. Его теперь больше всего занимала мысль, под каким предлогом он вновь сможет полететь в осажденный город и накормить хотя бы одну голодающую семью.

Но у редактора были иные планы, и уже на следующей неделе Углов получил задание отправиться в Мурманск и написать о подвигах полярной авиации, охраняющей английские конвои:

«Ничего, слетаю на пару дней в Мурманск, а потом упрошу редактора организовать вновь поездку в блокадный город».