Похождения «Подмигивающего призрака»

Дальнейшее Углов воспринимал, как в тумане. В сознании остались лишь обрывки видений, как его везли куда-то на машине. Очнулся он через сутки в отдельной палате. К вечеру его навестил офицер в форме капитана второго ранга. Не представившись, он сразу перешел к сути дела:

— Вот что, старлей. Ты по своим кобелиным делам не в ту постель залез. Муж Зинки уважаемый всеми человек. Особисты тебе могут навязать покушение на видного военного специалиста. Дескать, соблазнил его жену, чтобы дождаться и пристрелить. Но мы тоже не заинтересованы в огласке, а потому напишешь собственноручно бумагу, что ранил себя сам случайным выстрелом и потому претензий, ни к кому не имеешь. Время и место не указывай. Согласен? Я так и думал. Тогда пиши. Вот тебе бланк.

Уже уходя с подписанным документом, офицер сочувственно посоветовал:

— Держи язык за зубами, военкор. Не вздумай, вернувшись в редакцию, потребовать медаль за ранение в боевых условиях. Иначе неприятностей не оберешься. Это я тебе обещаю. Как только станешь транспортабелен, отправим тебя в Москву. Ну, все, прощай. Больше, надеюсь, не увидимся.

Через две недели Углов вернулся в редакцию. Главный, очевидно, был в курсе дела и не стал задавать лишних вопросов. В ответ на просьбу Углова отправить его вновь в Ленинград посмотрел с пониманием:

— Эх, молодость. И там, видать, кобелиными подвигами отметился. Нет, Семен, в Ленинград сегодня вечером летит Дугов. Если у тебя какие-то дела там остались, попроси об услуге товарища. Он, в отличие от тебя, примерный семьянин: не станет личное с служебным мешать. Выздоравливай пока, сил набирайся, а потом видно будет.

Вручая Дугову пакет с собранными наспех продуктами, Углов назвал адрес Лиды и ее детей. Но, вернувшись в Москву, Дугов сообщил, что в указанной квартире никто не живет. Дверь в нее взломана и распахнута настежь. Увидев огорченное лицо товарища, Дугов поспешил успокоить:

— Возможно, их эвакуировали и они живы.

Хотя по его лицу было видно, что он и сам не верит в свое предположение. Вскоре Углова послали освещать наступление на Харьков. Его там тяжело ранило. Он провалялся в госпитале почти полгода. После выписки Углов вместе с войсками шел по Германии. В самом конце войны был контужен разрывом снаряда и вновь попал в госпиталь. Там влюбился во врачиху-хирурга из Воронежа. Они поженились и вместе вернулись в Москву. Скоро у них родилась дочь, а через год и сын.

За все фронтовые и послевоенные годы Углов очень редко вспоминал Лидию и ее детей, волею судьбы встретившихся на его жизненном пути. Но в 1954 году случай вновь всколыхнул его воспоминания о пребывании в блокадном зимнем Ленинграде. В тот день он заехал в гастроном на Смоленской площади. На выходе его внезапно окликнул лысоватый мужчина в очках и с бородой. В первый момент Углов не узнал этого человека. Привиделось что-то из конца войны, и он спросил.

— 1-й Белорусский?

— Нет, Углов, вспомни, как спирт в октябре 1941 года сквозь леденцы цедили. Я Корин, адвокат из Москвы.

— Не может быть, тебя же убили. Я сам видел.

— А вот и нет. Грудь только пробило. Важных органов не задело. В ту же ночь ребята-артиллеристы к своим выходили. Наткнулись на меня, а я еще дышу. Ну, и дотащили на себе до лазарета. В общем, жив остался. Потом в смерше служил и в военном трибунале. Такого уж риска, как в пехоте, не было. А ты как?

— Я военным корреспондентом всю войну прошел.

— Все понятно. Я рад, хоть ты жив остался. О пограничнике и шофере с ЗИСа ничего не слышал? Жаль, лихие были ребята. Да, еще хотел тебя спросить: ты банку с леденцами не брал?

— Нет, я как только подумал, что тебя убило, так ноги в руки — и бежать подальше.

Углову не хотелось сознаваться, что он вместо оказания помощи еще живому товарищу схватил конфеты и поспешил скрыться. А Корин с сожалением сделал запоздалое признание:

— А знаешь. Углов, я ведь тогда прятал в этой банке на дне, под леденцами, крупный бриллиант. Пропал, видно, навсегда драгоценный камушек. Ладно, наплевать, главное, что мы остались живы. Пойдем, тут в соседнем переулке пивная не плохая имеется. Возьмем граммов по двести и отметим наше чудесное спасение.

Обрадовавшись перемене рискованной темы, Углов охотно согласился, и бывшие однополчане, когда-то в страхе прятавшиеся в подмосковных перелесках, отправились отмечать свое чудесное спасение. Вернувшись, домой, Углов задумался о судьбе невольно переданного им бриллианта в руки блокадной семьи:

«Не ехать же мне в Ленинград искать Лидию с детьми и выяснять судьбу драгоценности, мне не принадлежащей». Прошло еще восемь лет, и в 1962 году Углову представилась, наконец, возможность съездить в Ленинград в командировку. В последний день служебной поездки он выкроил время и направился по запомнившемуся на всю жизнь адресу. Позвонив в дверь, едва смог унять бьющееся от волнения сердце: