Похождения соломенной вдовы

Насколько я помнила, телефонный аппарат стоял в коридоре на крошечном деревянном столике.

— Елена Бориславовна, я уже скоро пойду, — громко сказала я. — Вот только не могли бы вы сделать мне еще одну малюсенькую чашечку чая. На улице так холодно…

А я пока протру сапоги. Когда долго бегаешь по такой погоде, обувь покрывается некрасивыми разводами.

Возьму салфетку, если вы не возражаете…

Даже если бы она возражала, меня бы это не остановило. Я прошествовала по коридору и, загородив собою телефонный аппарат, сняла трубку и набрала «ноль два».

При этом шумела всеми доступными мне способами — громко кашляла, зевала и возила по полу ногами. Звук набираемого номера, таким образом, не мог быть услышан никем в этой опасной квартире. Через некоторое время, не слушая, есть ли кто-нибудь на том конце провода, я засунула голову с трубкой под пальто, висящие на вешалке, и сдавленным голосом прошипела:

— Помогите!

После чего положила трубку возле телефонного аппарата и накрыла все это сооружение шарфом. Пусть определяют номер и выезжают.

— Чай готов, душечка! — крикнула Елена Бориславовна из кухни. — Я принесу вам в комнату!

— Не надо утруждаться! — Я появилась на пороге кухни и по бегающим глазам хозяйки поняла, что ее паника не только не улеглась, но еще и усилилась. На бледных щеках нарисовались два ярко-розовых кружочка, как будто она специально румянилась перед моим приходом.

Едва я села на табуретку, как сзади меня раздалась какая-то возня. Елена Бориславовна, сидевшая напротив с прямой спиной, молниеносным движением протянула руку к подоконнику и включила приемник. Нас накрыло лавиной итальянского речитатива и массовым рыданием скрипок.

Я непроизвольно обернулась назад. Там стоял высокий шкафчик, в котором могли бы храниться кастрюли или запасы круп. Сейчас, скорее всего, там прятался человек, правда, для этого нужно было снять несколько полок. Так и есть: они лежали наверху шкафа. Тотчас же у меня появилось ощущение, что я сижу голая, а между лопаток у меня красной краской нарисованы концентрические круги, и в середине — жирная точка. Эта воображаемая точка тут же заныла и зачесалась. Я свела лопатки вместе и слабым голосом спросила:

— Как поживает Барбара?

— Отлично, просто отлично! — в тон мне ответила Елена Бориславовна. — Правда, она стала ужасно рассеянной с годами. Вчера пролила на подол несколько капель ликера. Придется раньше срока сдавать платье в чистку. Это накладно!

Мы еще некоторое время обменивались глупыми замечаниями, а потом в дверь позвонили.

— Ах, боже мой! — воскликнула Елена Бориславовна и всплеснула маленькими руками. — Не стану открывать, кто бы там ни был.

— Почему? — тупо спросила я.

— Провожу тебя и лягу вздремнуть. Что-то у меня голова болит.

Я протянула руку и выключила приемник.

— От такого рева она может даже отвалиться. А дверь все же лучше открыть. Мало ли кто это. Вдруг Егор?

Это предположение напугало Елену Бориславовну почти до обморока. «Наверное, она боится за своего брата, — подумала я. — Если Егор обнаружит в доме бандитов, он ведь не станет церемониться и может нарваться на нож или на пулю». Впрочем, сама я была уверена, что это милиция. Подталкивая безвольно обмякшую хозяйку в спину и в то, что пониже спины, я отбуксировала ее в коридор и заставила открыть все замки. В квартиру вошли милиционеры.

— Минутку, женщины, — сказал один из них и, оттолкнув нас плечом, рванул в комнату. Второй спустя секунду оказался возле двери ванной, а третий — на кухне.

Елена Бориславовна и я побежали следом. Я постучала милиционера по плечу и, когда он обернулся, одними губами сказала:

— Он здесь, в шкафу.

Поскольку шкаф на кухне был только один, на него милиционер и наставил свое оружие.

— Руки вверх! — крикнул он. — Выходи, иначе открываю огонь на поражение!

— Не надо, пожалуйста! — проблеял шкаф человеческим голосом.

Дверцы дрогнули, и в ту же секунду оттуда вывалился маленький человечек в парадном костюме и галстуке-бабочке. Когда он выпрямился, держа руки над головой, как пленный фашист, мы смогли хорошенько разглядеть его. Он был сухонький, низенький, тощенький и, судя по виду, готовился отметить или уже отметил никак не меньше, чем свое восьмидесятилетие.

— Кто набирал ноль два? — спросил милиционер, опуская оружие.

— Я, — трусливо ответила я, отступая к двери. — Я была уверена, что тут террористы. Хозяйка квартиры вела себя подозрительно, и я заметила синяки у нее на руке. Елена Бориславовна! Покажите синяки!

Вместо того чтобы послушаться, Елена Бориславовна попятилась и, упершись в стену, еще ниже опустила манжеты блузки.

— Он ничего не делал! — прошептала она бесцветными губами.

— Так. Кажется, я начинаю кое-что понимать, — пробормотал милиционер, темнея лицом.

Я тоже начала понимать кое-что. И это кое-что меня безумно рассердило.

— Елена Бориславовна! — изумленно и одновременно гневно воскликнула я. — Так этот перезревший сморчок — ваш любовник? Это он виноват в том, что вы выглядели такой.., растрепанной?

Елена Бориславовна закатила глаза и стада сползать вниз по стенке.