Похвали меня

Как только мы остаемся одни в машине, я чувствую запах его одеколона, даже более пьянящий, чем обычно.

Пока мы едем, ощущаю его внутреннее напряжение: даже костяшки его пальцев, сжимающих руль, побелели.

– Нервничаете?

Эмерсон удивительно хорошо справляется со стрессом. Последние несколько недель он был весь в делах, но не выказал ни капли беспокойства по поводу открытия клуба.

– По поводу открытия?

– Да.

– Не совсем. У меня хорошая команда. Они отлично со всем справились.

– Вы отлично умеете делегировать обязанности, – отвечаю я, и этот комплимент, похоже, успокаивает его. Но если он беспокоится не об открытии, то в чем проблема?

Оставшуюся часть пути мы болтаем, а когда подъезжаем к зданию клуба, оказывается, что снаружи ни души, за исключением двух ожидающих нас парковщиков. Один из них открывает мне дверь, и я жду, когда Эмерсон обойдет машину и встанет рядом со мной. Он предлагает взять меня под руку, и я нервно смотрю на него.

– Не волнуйтесь, я защищу вас, – говорю я.

– Защитишь меня? – Морщинка между его бровями вернулась, как, впрочем, и его улыбка.

– От женщин. Вот для чего я здесь, помните?

– Верно. Я забыл. – Он наклоняется, и его губы касаются мочки моего уха. – Я думал, ты здесь как моя девушка.

Мои губы приоткрываются, и я снова смотрю на него. После пресловутого массажа ног пару недель назад между нами не было больше никаких подобных ситуаций, и, признаюсь, это мучительно. Каждый день я прихожу на работу в надежде, что он коснется моей поясницы или, читая, наклонится через плечо, чтобы я могла шеей чувствовать его дыхание. Мое мягкое любопытство и тайная влюбленность переросли во всепоглощающую страсть, и я несколько недель с нетерпением ждала этого вечера.

Мы идем к двери, и я сжимаю его руку. Перед тем как открыть дверь, Эмерсон с лукавой улыбкой добавляет:

– Кроме того, в этом платье ты сама будешь нуждаться в защите.

Румянец заливает щеки, и я еще крепче стискиваю его руку.

Снаружи очень тихо, но как только мы проходим через парадные двери, все меняется.

В темном вестибюле над стойкой регистрации мигают туманные красные огни, а по всему зданию разносится громкая музыка. У стен комнаты толпятся гости, дамы в вечерних платьях, мужчины в смокингах. Гул голосов тотчас замолкает, как только они узнают Эмерсона, и я прижимаюсь к нему еще крепче, как будто действительно могу защитить от любого, кто захочет украсть его у меня. Он кивает женщине за стойкой, и она тепло приветствует его:

– Добрый вечер, мистер Грант.

Я улыбаюсь ей, когда мы проходим мимо. Вестибюль отделяет от главного зала тяжелый черный занавес, и Эмерсон придерживает его для меня. Здесь не так многолюдно, как я ожидала, но, наверное, для такого эксклюзивного клуба это нормально.

– Боже мой, Эмерсон… это потрясающе, – говорю я, поднося руку к губам.

Вокруг бара толпа гостей, а перед залом на сцене за пультом стоит диджей. Вокруг шестов крутятся танцовщицы, и посреди танцпола тоже довольно много людей. Все приватные комнаты открыты, и я невольно задаюсь вопросом, будут ли гости сегодня вечером заниматься там сексом. Это вообще законно? Я имею в виду… это ничем не отличается от гостиничного номера, верно?

Сзади находится коридор, где я нашла тронный зал, но у двери стоит вышибала, а проход перегораживает красный канат. Это выглядит довольно зловеще, нет никакой вывески, которая бы сообщала, что находится дальше по коридору, хотя я уверена: там комнаты с окнами и множеством возможностей воплотить в жизнь самые дерзкие фантазии.

– Эмерсон! – раздается голос из бара. Мы оба поворачиваем головы и видим шагающего к нам Гаррета. Когда его взгляд падает на меня, он делает большие глаза. Даже пожимая руку Эмерсону, он продолжает смотреть мне в лицо.

Затем указывает на меня и спрашивает:

– Шарлотта?

– Неужели я такая неузнаваемая в платье?

– Ты шикарно выглядишь, – говорит он, беря мою руку и поднося ее к губам.

– Довольно, – рычит Эмерсон и оттаскивает меня. Мы с Гарретом смеемся в унисон.

– Хочешь выпить? – интересуется Гаррет, когда мимо проходит официант с шампанским.

Взяв три бокала, он вручает нам по одному. Пока я потягиваю напиток, мужчины болтают об открытии. Я как будто отключаю их голоса. Мой взгляд блуждает по темной комнате. Поначалу все кажется нормальным, но по мере того, как мои глаза привыкают к темноте, я начинаю замечать некоторые интересные вещи.

Вот, например, женщина держит поводок, привязанный к шее голого по пояс мужчины рядом с ней.

Гости рассматривают открытые комнаты, как будто выбирают те, что им нравятся больше всего. За одним из столиков сидит группа очень богатых мужчин, и кто-то раздает карты.

Мой взгляд цепляется за девушку, стоящую на коленях рядом с одним из мужчин за карточным столом. Глядя на карты в руке, он гладит ей волосы. Она производит впечатление человека, довольного своей жизнью: прижимается щекой к его ноге, и на ее лице играет ленивая улыбка.

Я не могу оторвать от нее глаз и вспоминаю тот день в кабинете Эмерсона, когда он велел мне встать на колени. Это то, что он делает со своими девушками? Он гладит их по голове, как собак?