Покидая страну 404

— Значит так, ребята, — я решила сразу брать быка за рога. — У кого нет белого билета, и кто не хочет идти воевать, для тех у нас есть предложение, от которого просто невозможно отказаться. Тут все люди с высшим образованием, а некоторые даже с двумя, так что ни для кого не будет проблемой поступить в аспирантуру. Ваши затраты — десять процентов вашей месячной зарплаты за полгода удовольствия. Если кто-то хочет сэкономить, то предупреждаю, что бронежилет, каска, тактические ботинки и камуфляж стоят гораздо дороже, и скидываться мы не будем. А тепловизоры сейчас вообще по каким-то бешеным ценам продают из-за огромного спроса.

— Вопрос, майне Фюрерин! — поднял руку Игорь. — Я прописан у бабушки в дальнем селе, и никто моего настоящего адреса не знает. Можно мне в аспирантуру не идти?

Я посмотрела на Юрчика.

— Тебя имеют право поймать где угодно, не только по месту прописки, — ответил юрист. — В компании на третьем этаже парню в прошлую пятницу всучили повестку при проверке документов на дороге. Он заехал домой, забрал жену с ребёнком и в понедельник позвонил, что на работу не выйдет, так как уже находится в Чехии у родственников.

Пачку формуляров для поступления быстро разобрали. К концу дня кто-то скачал ответы к экзаменационным билетам и выложил их на сервере для всех желающих.

— А мне в аспирантуру можно? — спросила меня Надя, молоденькая девушка, работавшая с нами чуть дольше года.

— Да пожалуйста. Тебе-то зачем? — удивилась я.

— Ну я как все… Фельдшер я по первому образованию. Боюсь, что тоже могут дёрнуть.

— У вас так всё чётко организовано, прямо как в армии, — изумилась Марина, раскладывая принесённые папки с документами. — А на экзамены ваши бойцы придут? Или вы хотите решить этот вопрос в договорном порядке? Если что, у нас недорого…

— Придут. Они все умные.

Мне показалось, что Марина немного расстроилась…

— Твой так и не объявился? — спросил меня один хороший знакомый. — Представляешь, мне предлагали за взятку в две тысячи долларов устроиться в роту охраны военкомата, чтобы на передовую не послали. Я бы, может, и согласился, но у меня на медкомиссии нашли ворох болячек.

В тот же день я столкнулась с первым в своей жизни случаем, который назвала социальным кошмаром.

В общественном туалете я невольно стала свидетельницей телефонного разговора некой женщины лет пятидесяти с близкой подругой. Смысл разговора заключался в том, что сыну этой женщины пришла повестка, и завтра в восемь утра он должен был быть на сборном пункте военкомата, имея при себе обмундирование и, желательно, бронежилет, каску и тактические ботинки, а у матери не хватало денег, и она просила подружку занять некую сумму на приобретение.

Собеседница, судя по всему, поинтересовалась, нельзя ли послать военкомат по известному адресу и уехать от греха подальше к тётке в Воронеж. Дальнейшее развитие разговора стало для меня определённым шоком. Женщина буквально подскочила от возмущения и начала доказывать подружке, как выгодно идти воевать, как много полезного уже прислали домой друзья её сына, и как он сам сможет там поправить финансовое положение семьи. В смысле намародёрничать… Моя вера в человечество в тот день серьёзно пошатнулась.

Пока наши дела шли своим чередом, мобилизационная истерия вокруг нагнеталась с нарастающей силой. Желающим служить добровольцам, рвущимся на передовую, военкоматы, как правило, отказывали. Зато массово и хаотично повестки рассылались мирным экономистам, инженерам, программистам, преподавателям и журналистам. Кто-то старался уклониться от получения, кто-то уехал из страны, кто-то срочно обзаводился медицинскими диагнозами. Тем не менее, очень большое количество представителей обоих полов более или менее охотно отправлялись в армию.

Второй социальный кошмар я увидела в вагоне метро.

— Глянь, какая сцена «Прощание славянки». Прямо сливочным маслом по домотканому холсту, — толкнул меня локтем в бок Семён.

Я посмотрела и подумала, что попала в какой-то социально-фантастический фильм.

Эта парочка привлекла не только наше внимание. На них смотрели все: кто-то с умилением, кто-то, но таких было мало, с отвращением. Он и она, ближе к тридцати годам, оба высокие, стройные, фотогеничные. Она на пятом-шестом месяце беременности, одета и обута откровенно бедно, хотя с тех пор, как секонды расплодились по всей стране, покупка одежды и обуви перестала быть проблемой даже для малообеспеченных семей. Он в новом с иголочки камуфляже-пикселе, в дорогих тактических ботах, обутых впервые: на них не было видно ни пылинки, на плечах вещмешок, в руках ещё какой-то военный скарб. У него торжественно-печальное выражение лица, она с неприкрытой гордостью поглаживает заметно округлившийся животик…