Поклонник

– Это так не работает. В процессе может прийти симпатия, уважение, дружба, в конце концов. А с любовью, о которой ты так мечтала, иначе. Внутри сразу что-то щелкает. Нет, это не значит, что ты влюбляешься с первого взгляда и кидаешься в объятия. Это значит, что твой мозг, сердце и тело его запомнили. Понимаешь, в чем фишка?

Алиса мнит себя человеком, который собаку съел на отношениях. Впрочем, она часто оказывается права. Как-то мы с девчонками смеялись и говорили, что ей лучше работать не с детками, а со взрослыми, у которых сердечные проблемы.

– Стас сразу понравился мне, – задумчиво отвечаю я, вертя в руках ручку.

– И на что ты обратила внимание, когда увидела его?

– Сначала, наверное, на волосы, – не задумываясь, отвечаю я. – Потом на глаза. На лицо. На фигуру.

– То есть сначала ты запала на что-то внешнее? допытывается Алиса.

– Ну да. Ведь это нормально, – удивленно отвечаю я.

– Нормально, конечно, я и не спорю. Сама люблю красавчиков, – смеется подруга. – Но когда внутри у тебя что-то вспыхивает по отношению к человеку, то это происходит не потому, что у него белые волосы и голубые глаза. Это чувство безусловное, фактически на уровне рефлексов. Ты видишь его и запоминаешь. Твой мозг запоминает твою на него реакцию, химическую реакцию. А потом уже ты видишь и цвет волос, и цвет глаз, и фигуру, и одежду.

Я снова вспоминаю эпизоды в ванной комнате, в клубе и со злостью понимаю, что по отношению к Поклоннику так и было. Сначала вспышка притяжения, потом все остальное. Но не признаюсь. Даже сама себе. Для этого мне нужно время.

Алиса права, я слишком упрямая.

Домой я возвращаюсь поздно – мы с девчонками готовим групповой проект, и я пытаюсь выложиться на все сто. Мы занимаемся в гостях у одной из них, Светы, – она живет в центре, неподалеку от университета, – и домой уезжаем часов в одиннадцать. Алиса, как всегда, готова ночевать со мной, но я говорю, что все в порядке. Мой страх постепенно исчезает. Ну а демон – демон всегда со мной.

По дороге я разговариваю по телефону. Сначала с мамой, которая приедет через две недели, потом со Стасом.

– Я скучаю по тебе, – говорит он и кашляет. Как только поправлюсь, встретимся, хорошо?

– Конечно, – отвечаю я. – Ты будешь продолжать учить меня кататься.

– Вообще, я хотел предложить тебе сходить в кино. Хочешь?

– Хочу. А на какой фильм?

– На какой ты скажешь, Ангелина. Слово моей девушки – закон.

– Я твоя девушка? – спрашиваю я неожиданно для самой себя.

– А ты не согласна ею быть? – после заминки уточняет Стас.

Мне кажется, он расстроен. И я чувствую себя подлой предательницей. Меня тянуло к другому. Я хотела поцеловать другого. Я даже просила его сделать это, хотя я даже его не знаю!

– Согласна, – отвечаю я. – Теперь ты мой официальный парень.

– Да, – смеется Стас.

Кажется, он встает и идет куда-то. И я слышу шум волн.

– Что это? – удивленно спрашиваю я.

– Телевизор, – отмахивается Стас. Шум волн моментально пропадает.

– Выздоравливай скорее, – прошу я. – Я тоже скучаю.

Мы прощаемся, мне настойчиво названивает Алиса.

– Что такое? – говорю я, отвечая на звонок. Читай мои сообщения! – шепотом велит подруга и отключается.

От нее приходит десяток сообщений, и я узнаю то, о чем даже не мечтала узнать. Однако мой телефон не вовремя разряжается – нужно зарядить аккумулятор.

* * *

В просторной и светлой художественной мастерской сотни картин. Они висят на стенах в тонких красивых рамах, стоят на выбеленном дубовом паркете, прислонившись к кипенно-белым стенам, украшают собой мольберты, лежат на мягком сливочном диване. Большие картины, маленькие, квадратные, прямоугольные – они всюду. Это их безмолвное царство.

Хозяин мастерской пишет в технике масляной живописи, поэтому в работе у него сразу несколько картин. Они кажутся яркими и в то же время нежными, своеобразными, хотя опытный глаз тотчас заметит подражание прерафаэлитам. Тут есть портреты преимущественно красивых спящих девушек, несколько пейзажей, но больше всего картин с изображением евангельских сюжетов. Особенно много ангелов в светлых одеждах, с сияющими крыльями, протянутыми руками, похожих друг на друга, как братья. Их лица печальны, но света, падающего в мастерскую из больших окон, так много, что кажется, будто эта печаль растворяется в свете и глаза ангелов лучисты и наполнены солнцем. А еще тут много цветов в вазах. Все до единого срезаны.

По широкой деревянной лестнице, ведущей на второй уровень, в зону отдыха, спускается молодой мужчина лет двадцати семи в длинном халате, запахивая его на ходу. Он среднего роста, достаточно хрупок, с острыми плечами и мягкой поступью. У него светлые, почти льняные волосы, собранные в короткий хвост, и светлые глаза, на солнце кажущиеся бледно-васильковыми. Лицо у него тонкое, одухотворенное, даже мечтательное. И сразу понятно, что мастерская принадлежит ему, а сам он – художник.