Надо сопротивляться, а я не могу и в ответ целую Матвея так же жадно, как и он меня, – с неистовой страстью. Это безумие, наваждение, я, поддавшись чувствам, обнимаю его за пояс, а он прижимает меня к себе.
У его губ привкус холодной тьмы, пронизанной насквозь светом далеких звезд. У моих – другой, кровавый, но Матвею, кажется, все равно. Целовать его словно целовать сам мрак или холодную сталь. Он снова проводит по моим искрящимся губам языком, будто ледяным лезвием, но это приносит столько удовольствия, что я повторяю это следом за ним. Моя рука скользит по его груди до плеча, и я чувствую, как напрягаются его мышцы под тонкой тканью лонгслива. Он отстраняется, но не отпускает меня. Держит так, что я понимаю: мне не вырваться. Никуда от него не деться.
– И что ты делаешь, принцесса? – спрашивает он меня на ухо и осторожно кусает за мочку. И тут же целует в шею – медленно и долго, заставляя меня закинуть назад голову так, что нитью натягивается каждая жила.
– А ты что делаешь? – шепчу я.
В это время дверь соседней квартиры открывается, и из нее выходит моя соседка, хозяйка Звездочки. Я вижу из-за плеча Матвея, как изумленно она на нас таращится, а потому запираю дверь. Не хочу объясняться с ней.
– Я? Наслаждаюсь, – шепчет он с усмешкой. Я же твой поклонник.
Поклонник. Неожиданно это слово отрезвляет меня. Я отталкиваю Матвея, уперев ладони в широкую грудь. На губах горчит звездная тьма. И они требуют продолжения. Мы смотрим друг на друга в упор.
– Зачем? – только и спрашиваю я.
– Потому что я так хочу, – отвечает он.
Этот человек привык делать все что пожелает. Он всегда получает то, что ему нужно. Или ту, которая ему нужна. Я уверена. Я касаюсь его щеки, но тотчас отдергиваю руку.
– Уходи, пожалуйста, Матвей, – говорю я, и его глаза слегка расширяются, будто он не верит моим словам. – И больше не приходи, слышишь?
– Не понял. Что опять не так? – хмурится он. – О’кей, я поступил отвратительно. Но ты меня в очередной раз вывела из себя, Ангелина.
– Чем же? – спрашиваю я. Страсть и нежность как крылом смахивает. – Что я такого сделала? Я сказала тебе что-то не то? Обидела?
– Ты меня ударила, – отвечает он.
– Это было после того, как ты стал говорить мне гадости, – напоминаю я, вновь чувствуя обиду.
Матвей молчит, сосредоточенно рассматривая стену. Его кофейные глаза в обрамлении черных ресниц кажутся отстраненными и все такими же холодными, но в их глубине сияет дерзость. Его взгляд тяжелый. Как у волка.
– Я действительно не понимаю, что сделала не так. Почему ты решил, что можешь меня оскорблять? спрашиваю я.
Воздух вокруг звенит от напряжения.
– Это все гордость. – Его ответ звучит странно и глухо.
– В смысле?
– Рядом с тобой меня как будто наизнанку выворачивает. Ломает, понимаешь? Нет, не понимаешь, сам себе отвечает Матвей. – Я чувствую себя рядом с тобой слабым. Стать слабым – мой страх. От тебя нужно бежать, принцесса, но, как видишь, я не могу сделать этого. Возвращаюсь.
Я молчу. Что мне на это сказать?
– Сам не знаю, как это выходит. Ты можешь принять меня таким? – внезапно спрашивает он, заглядывая мне в глаза.
– Если бы я тебя любила, – отвечаю я честно, приняла бы любым. И ангелом, и чудовищем. Но я тебя не люблю.
Он усмехается.
– Ну да, это же я от тебя без ума. Придурок, который анонимно присылал тебе цветы, не подумав, что четное число может тебя напугать. Придурок, который держался в тени каждый раз, когда видел тебя. Придурок, который боялся, что ты такая же, как они.
– Как кто? – щурюсь я.
– Те, кто видит во мне мешок сокровищ, ухмыляется он со злобным весельем. – Знаешь, я привык к деньгам с детства. У меня было все: и игрушки, и техника, и тачки, и уважение друзей, и любовь родителей. Абсолютно все. Поэтому я никогда не был жадным и до определенного момента не понимал, что жадными могут быть другие. Приятели, которые хотели повеселиться за мой счет, девушки, которые хотели получать от меня подарки, дальние родственники, которые видели в моей семье дойную корову, – их безграничную жадность я осознал, уже учась в старшей школе. И решил, что таких людей в моем окружении не будет. Я всегда искал тех, кто ценит не деньги моей семьи и не статус, а меня самого. Это ведь нормально, когда ты хочешь, чтобы тебя любили просто так, безусловной любовью, как любит мать или отец? За душу, за сердце, вопреки недостаткам. А характер у меня сама видишь какой! И когда я встретил тебя, боялся, что ты такая же жадная. Что узнаешь про меня и станешь как эти золотоискательницы. – Он делает паузу, и я понимаю, что у него был горький опыт.
Наверное, мне его жаль, но ярость и обида все равно заполняют мое существо, даже удовольствие от головокружительного поцелуя не спасает меня от этих эмоций.
– Что, – говорю я, – модель разглядела в тебе денежный мешок, а не душу?
Наверное, я затронула больную тему – его лицо снова меняется. В глазах трескается лед, под которым бьется темная вода.
– Уже и про модель знаешь? – хрипло интересуется Матвей.
– Рассказали, – дерзко отвечаю я. – Так что с ней?