Наверное, Матвей был прав – я чертовски плохо разбираюсь в людях. Может быть, поэтому он сегодня столько об этом говорил?
Вспомнив его прохладные пальцы, держащие меня за руку, я всхлипываю и смотрю в небо, на котором клубятся черные облака. Невидимые созвездия в моих глазах складываются в знак боли и одиночества. А я снова вспоминаю странный сон о девочке в окровавленном платье, у чьих ножек валяется нож. Ее руки испачканы в крови, как теперь испачкана грязью моя душа.
Девочка улыбается мне, и у нее во рту сверкают осколки – это как мимолетное видение. Я прогоняю его прочь. Нужно куда-то идти, как-то попасть домой. Я не сразу соображаю, в какой стороне метро. Я встаю, делаю несколько шагов, но ноги снова подламываются, и я начинаю падать. Однако упасть мне не дают чьи-то сильные руки.
Глава 10
Это Матвей. Он появился очень вовремя и одновременно ужасно поздно. Он удерживает меня, грубо схватив за плечи, и, глядя в мое лицо, рычит:
– Ну и куда ты пошла?! Какого дьявола ты убежала и ничего мне не сообщила?
Я молчу, просто смотрю в его кажущиеся черными глаза и молчу.
– Отвечай, я сказал. – Матвей встряхивает меня. – Ты в курсе, что я искал тебя, как идиот, по всему этажу?
– Отпусти меня, – прошу я слабым голосом.
– Что с тобой? – спрашивает он меня и сажает на лавочку, как безвольную тряпичную куклу.
Кукла. Точно. Я его кукла, персональная игрушка.
– Молчишь? Что с рукой?
Он берет меня за руку и открывает окровавленную ладонь, в которой все еще зажат кусок стекла. Не знаю, почему я не выбросила его, но теперь понимаю, почему на меня так странно смотрели люди. Раны не глубокие, почти не саднят, а рука испачкана в крови.
Матвей выбрасывает осколок и внимательно рассматривает ладонь. Тяжело вздыхает и достает белоснежный платок. Им он перевязывает мою руку.
– Ангелина, что произошло? Кто это сделал? спрашивает Матвей. Его голос тих, но в нем звенит сталь. Я чувствую его холодное бешенство.
– Никто, – почти беззвучно роняю я, но он слышит.
– Я во всем разберусь, – обещает Матвей. Просто скажи, что случилось. Кто тебя обидел?
Он сидит рядом, держит мою руку в своей, касается моего предплечья, словно ни в чем не бывало, заглядывает в мое лицо, будто преданный пес. Старательно исполняет роль влюбленного.
– Ангелина, пожалуйста. Я сейчас с ума сойду, почти жалобно говорит Матвей, и я готова ему аплодировать – талантливый актер.
– Этот человек хочет поиграть со мной, – говорю я, не глядя на него. – Уже играет.
– Кто это? – настораживается он.
– Он хорош собой, богат, умен, популярен среди женщин. Решил, что сможет завоевать меня, сделать своей и в конце концов сломать надвое. Как веточку. Хочет поиграть, получить свое и выбросить, как использованную вещь. Мне так страшно, что я на это попалась, Матвей, – говорю я, чувствуя на глазах слезы. – Я ведь поверила ему. Поверила, что он меня любит. Решила принять его таким, какой он есть. Сама захотела в него влюбиться, а может быть, уже влюбилась. А оказывается, он просто со мной играл.
Мой голос глух и безжизненен. А глаза ярко блестят в свете уличных фонарей.
– Не понимаю. О чем ты? Кто он?
– Это ты. Ты, Матвей. Я все знаю. Перестань притворяться.
Он медленно отпускает мою руку. На его лице потрясение.
– О чем ты? – недоверчиво спрашивает Матвей.
Он такой невинный, будто ангел. И это неожиданно приводит в бешенство. И я с откуда-то взявшимися силами говорю ему обо всем, что накипело.
Говорю, как мне было обидно и больно из-за того, что он заставил меня прийти на праздник, а сам бросил и все это время провел со своей бывшей. Из-за того, что сам не догадался помочь мне подняться, когда я упала, и не сказал им, что я его девушка. Из-за того, что обсуждал меня с ними, смеялся надо мной и хвастался, что играет. Из-за того, что предал.
Это невыносимо больно. Гроза в венах все же взрывается. С каждым мгновением мой голос становится крепче и громче, слова – ядовитее, а слезы – более терпкими. Я высказываю Матвею все, что думаю, потому что знаю – это последний раз, когда мы видимся. И все это время он просто слушает меня и молчит.