Поклонник вулканов

Через неделю после их приезда в Вену туда наконец-то добралась и королева, сделав короткую остановку в Риме и узнав там о победе Бонапарта под Маренго. В связи с ее приездом герой, Кавалер и его супруга задержались в Вене на целый месяц, проводя время в бесконечных приемах и балах, устраиваемых в честь героя. Кавалерше тоже удалось одержать здесь ряд побед. Так, однажды за ночь она выиграла за карточным столом в «фараона» целых пятьсот фунтов стерлингов. Четыре дня они прожили в загородном поместье князя Эстергази, а под конец приняли участие в празднике, для которого личный композитор князя написал кантату, прославляющую героя. Знаменитый композитор сам аккомпанировал, а супруга Кавалера пела.

Спустя несколько дней она опять исполняла «Битву при Абукире» Гайдна[78]

, уже сама себе аккомпанировала, выступая перед подругой-королевой, которую поселили в обидном одиночестве в Шенбруннском дворце.

— Très bean, très emouvant![79] — воскликнула королева, не в силах забыть тот голос, почти такой же прекрасный, как и у ее подруги, который она недавно слышала в Риме.

К сожалению, рассказывая про ту певицу, она невольно путала удачливого Гайдна, автора кантаты, прославляющей победу английского оружия над французами (что действительно имело место), с нудным Паизиелло и его кантатой. Тогда королеве пришлось упомянуть и про примадонну, женщину довольно обаятельную, которая совершила самоубийство при весьма мелодраматических обстоятельствах: на рассвете, после концерта, убив перед этим явно неумелого начальника тайной полиции.

— Baron Scarpia est mort, Miledy, vous l’avez entendu[80].

— Какой ужас! — воскликнула Кавалерша. — Я хочу сказать, как же вы, должно быть, расстроились.

Королева не согласилась, что она расстроилась. Ну, прибавилась еще одна после всех смертей. А потом она все же заплакала и сказала, что эти ужасные события, которые ей пришлось пережить, сделали ее бесчувственной к страданиям, иначе говоря, она перестала ощущать себя женщиной. А после рассказала все, что произошло. По всей видимости, примадонну возмутили домогания сексуально озабоченного барона.

— Разве неудивительно, что эти итальяшки слишком бурно на все реагируют? — воскликнула королева, вытирая слезы. Кавалерша, которая и сама умела театрально разыгрывать всякие душещипательные сцены, ответила, что ей хорошо известно все, что имеет в виду ее дорогая королева.

— Мой супруг всегда говорит, что итальянцы лишены здравого смысла, — пояснила она королеве, рассудив, что, ругая все итальянское, она угодит королеве, поскольку та вернулась в родной город.

Королеву, являющуюся звездой далеко не первой величины на небосводе габсбургского семейства, оскорбило поведение министров своего племянника и зятя, запихнувших ее в эти жалкие апартаменты Шенбруннского дворца; выраженные супругой Кавалера симпатии и сочувствие, не попав в точку, не смогли развеять ее обиду. Она начала понимать, что в Вене к ее английским друзьям относятся далеко не с тем почтением, как она полагала раньше. Многие придворные габсбургского двора вздохнули с облегчением, когда англичане, насытившись всеми возможными развлечениями и наслушавшись оваций герою, которыми могла одарить их Вена, не смогли придумать подходящего предлога и задержаться еще на некоторое время и принялись готовиться к дальнейшему путешествию. Во время проводов явно подавленная и расстроенная расставанием королева вручила подруге еще кое-какие подарки на прощание (вдобавок к драгоценностям и своим портретам, которые она уже преподнесла в Палермо), а Кавалеру — золотую табакерку.

После Вены они покатили по Центральной Европе и завернули в Прагу, город, где, согласно легендам, оживают статуи и где некогда правил рьяный коллекционер Рудольф II, который долго охотился за картиной Дюрера[81] и наконец купил ее в Венеции. Опасаясь, что краски из-за тряски и толчков осыпятся (тут Кавалер вспомнил, как сам ехал по Европе в очень тряском экипаже), король не стал перевозить ценность в карете, а приказал тщательно упаковать картину в толстый и мягкий чехол, а четверо его сильных и выносливых солдат понесли ее на руках через Альпы, всю дорогу держа полотно в строго вертикальном положении.