Как и у каждого иностранного дипломата, у Кавалера имелся свой набор обкатанных анекдотов о том, какие отвратительные, безобразные штучки мог откалывать король во время приема знатных гостей. «И вовсе не черный юмор и грязные выходки отличают короля от других венценосных особ, — так начинал Кавалер свой рассказ. — Как мне говорили, в большинстве итальянских королевских дворов в ходу выпендривания, связанные с отправлением естественных потребностей». — «Точно, я и сам об этом премного наслышан», — обычно отвечал кто-нибудь из присутствующих.
Если вначале Кавалер рассказывал о том, как он сопровождал его величество в туалетную комнату, то затем — уже о беседе насчет шоколада.
Этот случай, о котором он поведал многим своим гостям из Англии, произошел три года спустя после его приезда в страну в качестве посланника короля Британии. Тогдашний король Испании Карл III, отец нынешнего неаполитанского короля, и австрийская императрица Мария Терезия договорились о породнении двух династий. Согласно договоренности, императрица выбрала среди своих многочисленных дочерей супругу сыну Карла III, малолетнему неаполитанскому королю. Дочери приготовили огромное приданое, и она, заливаясь слезами, собралась отправиться к жениху в Италию в сопровождении многочисленной свиты. В Неаполе в эти дни заканчивались последние приготовления к пышной королевской свадьбе — украшали места для зрителей, оформляли декорации для аллегорических фейерверков, в немыслимом количестве варили, пекли и жарили всякие яства, оркестры разучивали музыку, написанную специально для торжественных процессий и балов, а местная знать и дипломатический корпус скидывались на банкеты и шили себе новые парадные мундиры и прочие одеяния.
Никто и не ожидал, что в Неаполь примчится в трауре специальный гонец из Вены и сообщит скорбную весть: накануне своего отъезда пятнадцатилетняя невеста — ее высочество эрцгерцогиня — внезапно скончалась от вспыхнувшей в городе эпидемии оспы, от которой чуть было не отправилась на тот свет и сама мать-императрица.
Узнав в то же утро печальное известие, Кавалер надел свой парадный мундир со всеми регалиями и в лучшем экипаже отправился в королевский дворец выражать соболезнование. Приехав туда, он попросил препроводить его к королю, и Кавалера повели, но не в апартаменты его величества, а в сводчатый проход, ведущий в длинную стометровую галерею, где висели картины на охотничьи темы. В проходе оказался альков, рядом с ним стоял воспитатель короля старый князь С. и о чем-то размышлял. Нет, не размышлял, а обкуривал альков ладаном. В дальнем конце галереи послышался шум и показалась странная процессия ряженых с зажженными факелами и свечами, направлявшаяся прямо к ним.
— Я пришел сюда, чтобы выразить свое искреннее… — начал было Кавалер.
Князь, с пренебрежением взглянув на посланника, бесцеремонно прервал его:
— Разве не видите, горе его величества не знает границ…
К ним приблизилось шестеро юношей, несущих на плечах гроб, обтянутый темно-красным бархатом. Рядом вышагивал священник, размахивая кадилом. Два хорошеньких пажа держали в руках позолоченные вазы с цветами. Следом за ними шел шестнадцатилетний король, закутанный в черную мантию, с черным платком на лице.
(«Вы же прекрасно знаете, что здешний народ устраивает из похорон, — обычно вставлял в этом месте замечание Кавалер, с воодушевлением повествуя о случившемся. — Самое сильное проявление горя не будет тут считаться переигрыванием».)
Процессия поравнялась с Кавалером.
— Положите ее здесь, — приказал король и, подскочив к Кавалеру, схватил его за руку. — Давай будешь плакальщиком.
— Ваше величество?!
— Давай, давай! — завопил король. — Мне не позволили ехать на охоту, запретили взять лодку и половить рыбки…
— Только на один день, — перебил его, раздражаясь, старый князь.
— Весь день-деньской, — затопал ногами король, — я вынужден сидеть здесь взаперти. Мы немного поиграли в чехарду, затем повозились и поборолись, но похороны интереснее. Намного интереснее.
Он потащил Кавалера к гробу, в котором лежал юный паж в белом саване, окантованном шнуром. Глаза его с длинными ресницами были плотно зажмурены, на нарумяненные щеки и сложенные на груди руки нанесены густые точки коричневого цвета.
(Это был самый младший из камер-пажей, старшие пажи частенько дразнили его за девичий вид. «Вот его-то и выбрали сыграть роль усопшей эрцгерцогини, — пояснил Кавалер. — А точки — это капельки шоколада… Можете себе представить, что они означали…» — «Да нет, не могу даже вообразить», — отвечал собеседник. — «А они, — объяснял Кавалер, — означали оспенные гнойнички».)
При дыхании грудь у мальчика в гробу едва заметно поднималась.
— Смотрите, смотрите! Прямо как живая! — воскликнул король, затем выхватил из рук слуги факел и выдержал показушную театральную паузу. — О моя любовь! Моя невеста мертва!
Несущие гроб слуги сдавленно захихикали.