Покой

Машина у мистера Блейна была британская, и он обращался с ней — по крайней мере, так казалось, — как с лошадью. Не тянул руль назад (иногда пожилые фермеры так делали, вынуждая свои «модели Т»37 сбавить скорость), когда машина ехала слишком быстро, и не держал ее в сарае, из-за чего на сиденьях вечно оказывались частицы сена; он просто разговаривал с ней — тихо, по-джентльменски, краем рта, словно уговаривая перепрыгнуть через забор. Рулевое колесо, изготовленное целиком из красивейшего дерева, без железных или латунных частей, располагалось с непривычной стороны, а приборную панель покрывала юфть.

Думая про юфть, я вспоминаю ее аромат, щекотавший ноздри, когда я сидел между мистером Блейном и тетей Оливией и протягивал руку, чтобы погладить кожу кончиками пальцев; в это же самое время рычаг переключения передач бился мне в коленки. Я это помню, но не знаю, почему решил написать о Блейне именно сейчас — впрочем, он был одним из трех мужчин, которые в то время посещали мою тетю, так что умолчать о нем означало бы рассказать только часть истории.

Он был богат — сдается мне, богаче мистера Макафи — и, как большинство состоятельных людей, не мог похвастать какими-то особенными личностными качествами; деньги в его случае взяли на себя задачу самовыражения, с которой у тех, кто победнее, справляется характер; потому мы запоминаем одного человека как остроумного, другого — как доброго, а третьего — возможно, как спортивного или, по крайней мере, энергичного или красивого. Те, кто встречался с Блейном, запоминали, что он денежный мешок. Скорее высокий, чем низкий, но не слишком высокий; с лицом довольно длинным, но не как у Линкольна. Волосы тусклого желтовато-каштанового оттенка, который еще называют песочным. Его состояние хранилось в банке Кассионсвилла и Канакесси-Вэлли — собственно, оно и было банком, унаследованным от отца вместе с дюжиной ферм.

В тот вечер мы отправились к нему домой, что было смелым поступком для моей тети, с учетом правил, существовавших в то время и в том месте, пусть даже я ее сопровождал, а экономка и кухарка Блейна должны были присутствовать. Я навсегда запомнил жилище Блейна как дом с претензиями, хотя он оказался намного меньше, чем тот особняк, который я построил для себя. Претензии выражались в том, что у дома был округлый портик с колоннами вместо крыльца, а стены выкрасили в белый цвет, который придавал им сходство с мраморными. Когда мы подъехали, то оказалось, что у входа ждет Пирогги, управляющий банком; я заметил, что Блейн ему не обрадовался, хотя вежливо представил моей тете, та же улыбнулась и ответила, что она и мистер Пирогги уже встречались.

Мистер Пирогги сообщил:

— Мисс Вир — наша верная клиентка.

— На самом деле ситуация довольно неловкая, — проговорил Блейн. — Сами видите, у меня гости.

Мистер Пирогги заверил, что с радостью вернется завтра.

— Не хочу ждать вас завтра. Помню, что велел вам прийти сегодня вечером, но я думал, вы объявитесь гораздо раньше.

— Потребовалось немало усилий, чтобы собрать все необходимое, — сказал мистер Пирогги. — Харпер и Дойл задержались, чтобы помочь мне с этим.

— Вот что значит полагаться на подчиненных, — пожаловался мистер Блейн моей тете. — Я попросил несколько цифр и думал, что разберусь со всем до того, как поеду за тобой. Когда Пирогги не пришел, я предположил, что он забыл или упал в яму, или что-то в этом духе. И вот он здесь со своим портфелем — хотя я не понимаю, почему Пирогги ходит с портфелем, он же не адвокат, — набитым арифметикой, способной вызвать у меня приступ мигрени продолжительностью в целую неделю. До чего неподходящий момент!

— Не переживай, Стюарт, — сказала тетя. — Мы с Деном можем без труда развлекаться часок-другой. Я покажу ему твою библиотеку — он без ума от книг — и твой стереоптикон38.

— Что за ерунда — вы мои гости, и я не собираюсь заставлять вас ждать. Все равно Пирогги на ужин останется. С его бумагами я разберусь потом.

Моя тетя хихикнула, услышав про «Пирогги на ужин», но сам Пирогги сказал:

— Не стоит, мистер Блейн; жена ждет меня к ужину дома.

— Не говорите ерунды. — Мистер Блейн вытащил часы — такие тоненькие, что мне они показались вовсе не настоящими часами, а пластинкой из блестящего металла; возможно, крышкой от старых часов, которую он носил, потому что обычный хронометр сломался. Если бы не закругленные края, это могла быть золотая монета. — Уже почти половина седьмого. Я не могу отослать вас прочь в такой час, Пирогги. Входите. Все входите. Ви, дорогая?

Он уже собрался открыть нам входную дверь, но, похоже, внутри стояла экономка, взявшись за ручку, — не успели пальцы Стюарта Блейна ее коснуться, как та быстро и плавно качнулась (это движение почему-то напомнило мне взмах птичьего крыла — наверное, дело в том, что дверь тоже была выкрашена в белый); и мы вошли, сперва тетя Оливия, за ней — мистер Пирогги и я. В дверном проеме стало тесно.