Покой героям только снится/RE:make

Каждый шаг Эмии отмечался багровым оттиском стопы, а каждый вдох сгорающими в агонии лёгкими. Но он не мог прекратить. Прекратить идти. Или прекратить дышать. Он утратил это право уже очень давно. Слишком давно, чтобы Эмия помнил, как им надо распоряжаться.

Шестерни провернулись.

Он шёл вперёд. Сквозь бесконечные страдания и боль, которые разрывали его изнутри и снаружи. Это нельзя было назвать жизнью. Это даже не являлось существованием в том смысле, который в это слово закладывали все нормальные люди. Пустое движение куклы, утратившей кукловода. И не осталось никого, кто мог бы его направить.

Шестерни провернулись.

Однако Эмия обязан был продолжать своё восхождение. Он не знал причин этого, но уж там-то, наверху, они должны были найтись. Где, если не там ему искать ответы на свои вопросы? Место, к которому он был привязан от начала и до скончания веков. Его место.

Шестерни провернулись.

И даже если бы в конечном итоге там ничего не обнаружилось. Если бы весь его путь оказался по итогу напрасен, и Эмия заранее знал об этом, он бы всё равно не остановился. Эмия продолжил бы идти.

Ибо шестерни провернулись.

Глава 31

Время ни разу не посещало это место. Да, ветер продолжал дуть, гоняя по небу грязные тучи, а мелкая пыль поднималась в воздух при каждом тяжёлом шаге. Материя всё также перемещалась в пространстве, создавая ощущение движения и изменчивости. Даже некая жизнь здесь присутствовала, пускай и была представлена в одном-единственном экземпляре. Этот мир определённо имел своё «бытие». Но при этом в нём всегда отсутствовало собственное «небытие». И потому время для него было чуждо. Ведь и в прошлом, и в настоящем и в будущем время — лишь мера перехода из бытия в небытие.

А если вторая крайность отсутствует по умолчанию, то никакого перехода наряду с его мерой быть и не может. Объективная реальность имеет право считаться таковой только до тех пор, пока она следует своим же объективным законам, задающим строгие пределы всеобщего существования. Реальный или же материальный объект всегда проходит одни и те же стадии бытия: воплощение, присутствие и развоплощение. И итогом последней из трёх стадий является полное отсутствие объекта, его небытие. Составные части объекта могут и должны изменить форму своего существования, войдя в состав иных, только-только появляющихся, объектов. Но сам исходный объект целиком вечно быть собой не может. Без уничтожения старого невозможно созидание нового. А без созидания нового невозможно движение вперёд. Сама реальность становится невозможной в тот самый миг, когда всё в ней присутствующее замирает на месте. Она перестаёт быть объективной (реальной) реальностью.

Субъективный (нереальный) мрамор реальности, являющийся зеркалом души одного человека.

Пустой идеал.

Имитация.

Фальшивка.

Эти слова с предельной точностью описывали место, в котором присутствовал Эмия, полностью раскрывая его иллюзорную суть. Бытие без небытия. Существование без несуществования. Жизнь без смерти. Мир, сотворённый одним человеком для него одного же. Его награда и его наказание. За всё.

Вне времени.

И Эмия всё продолжал идти вперёд, поднимаясь к вершине холма, которая никак не становилась ближе. За ним тянулась бесконечная линия из отпечатавшихся на земле следов и пересекающих их полосок высохшей крови. Они словно бы никогда не имели начала посреди этого кладбища мечей. Будто Эмия всегда только здесь и находился. Шёл, падал, вставал и продолжал подниматься наверх. Чтобы занять своё место.

А шестерни продолжали вращаться.

Но был один момент, в который идеальное бытие этого мира нарушилось. Ещё одно в нескончаемой череде падение принесло Эмии, помимо мимолётно усилившейся боли, нечто новое. Слова, что никогда не звучали и никогда не должны были звучать в его неизменном мире.

— Это… Это — Эмия?.. — вопросил тогда слабый первый голос.

— Д-да, — ответил ему второй. — И нам нужно… придумать, к-как забрать его отсюд-да…

Всё произошло до того быстро, что Эмия не смог ни опознать говорящих, ни даже в полной мере осознать значение их диалога. Куда они хотели его забрать? Откуда? Уж не привиделось ли ему всё это из-за чрезмерной усталости и боли? У Эмии не было ответа ни на один из поставленных самому себе вопросов, однако сам случай очень сильно врезался в его сознание. Может и наваждение, но это было нечто, с чем он не сталкивался прежде, и Эмия решил использовать сиё происшествие в качестве нулевой точки отсчёта.

Заранее обречённая на провал попытка вести счёт времени там, где его попросту нет, началась со следующего же лязга ржавых шестерней в небесах. Сопровождавшее каждое их вращение скрежетание позволяло Эмии не опасаться, что он хоть что-то пропустит и собьётся со счёта. Так сильно этот звук въедался ему прямо в мозг. И Эмия цеплялся за все его проявления.