Поколение Икс

Короче, завязалась классическая вялая, заторможенная беседа типа сколько лет, сколько зим. Время от времени, как и положено на сеансах натужных воспоминаний, комната озарялась случайными тусклыми улыбками, но общая атмосфера была далеко не теплой. По-моему, мы оба задумались, а стоило ли вообще нам встречаться. Кертис допился до сентиментальности и, кажется, уже собирался разрыдаться.

Затем в дверь постучали. Это была Сильвия.

Ох, бля, это Кейт – прошептал он. – Молчи. Пусть орет; пока не устанет. Пусть уйдет.

Кейт с той стороны двери, на черной-пречерной лестничной клетке, вела себя почище стихии. И не подумаешь, что это та кроткая маленькая дневная Сильвия. Сам дьявол покраснел бы от словечек, которыми она обзывала Кертиса, требуя открыть дверь, вопя, что он трахает все, что шевелится и платит… какое там – все, что шевелится и не шевелится, лишь бы платили. Она требовала назад свои талисманы и угрожала прислать мужниных шестерок за твоим последним яйцом. Соседи были если не в ужасе, то уж точно в восторге.

Но Кертис лишь крепко прижимал меня к себе и молчал в тряпочку. Наконец Кейт выдохлась, нарыдалась и беззвучно удалилась. Вскоре мы услышали, как на улице завелся автомобильный двигатель, взвизгнули шины.

Я чувствовала себя неуютно, но в отличие от соседей могла удовлетворить свое любопытство. Однако прежде чем я успела приступить к расспросам, Кертис сказал: Не спрашивай. Спроси о чем угодно. О чем угодно. Только не об этом.

ТЫ

особь

своего ЛИЧНОГО

ПОЛА

Хорошо, – сказала я. – Давай поговорим о колибри. В ответ он рассмеялся и повалился на одеяло. Я обрадовалась – напряжение спало. Он стал снимать штаны со словами: Не волнуйся. Ты все равно со мной не захочешь. Уж поверь мне, куколка. Потом, раздетый, он раздвинул ноги и подсунул ладонь под мошонку. Смотри. Да, яичко было одно.

Это случилось в…, – сказал он (название страны я по своей дурости забыла, кажется, где-то в Центральной Америке). Он назвал ее каморкой для слуг.

Он снова лег на одеяло в обнимку с бутылкой виски и начал рассказывать, как воевал там в качестве наемника. О дисциплине и товариществе. О банковских чеках, которые им тайно передавали господа с итальянским акцентом. Наконец-то он чувствовал себя в своей тарелке.

Он описывал в подробностях свои подвиги, показавшиеся мне не более интересными, чем хоккейный матч по телевизору, но я тактично не подавала виду. И тут он стал через каждые два слова вворачивать одно имя – Арло. Арло, как я поняла, был его лучшим другом, и даже больше, чем другом; такими друзьями (и как знать, только ли друзьями) мужчины становятся на войне.

Как бы там ни было, однажды Кертис с Арло были под огнем; схватка приобрела угрожающий характер. Им пришлось залечь и замаскироваться, направив раскаленные дула своих пулеметов в сторону врага. Арло лежал рядом с Кертисом; у обоих просто руки чесались открыть огонь. И тут вдруг прямо в глаза Арло стал пикировать колибри. Арло отмахивался, но тот упорно возвращался. Потом появился второй. За ними – третий. Какого хрена они к тебе лезут? – спросил Кертис, и Арло объяснил, что некоторых колибри привлекают предметы голубого цвета и они их подбирают, чтобы строить гнезда; похоже, сейчас им вздумалось пустить на гнезда глаза Арло.

В этот момент Кертис произнес: Стоп, у меня ведь тоже глаза голубые…, но Арло, пытающийся отогнать птиц, так размахивал руками, что привлек внимание противника. По ним открыли огонь. Вот тогда-то пуля вошла в мошонку Кертиса, а другая пронзила сердце Арло, убив того на месте.

Что случилось потом, я не знаю. Но на следующий день, несмотря на ранение, Кертис присоединился к похоронной команде и вернулся на поле боя – собирать тела погибших. Когда нашли Арло, то ужаснулись даже бывалые солдаты похоронной команды, и не из-за пулевых ран (это привычное зрелище), а из-за дикого надругательства, совершенного над трупом: в глазах Арло остались одни белки, голубые радужные оболочки были выклеваны. Местные сыпали проклятиями и крестились, но Кертис просто опустил Арло веки и поцеловал его в каждый глаз. Он знал о колибри, но никому о них не рассказал.

В тот же вечер, списанный по ранению, он оцепенело сидел в кресле в салоне самолета, летящего в Штаты. Его занесло в Сан-Диего. И с этого момента его жизнь покатилась с горки. Началось то, о чем он не желал мне рассказывать.