Хотя наша потеря превышала убыль горцев в деле у Псахе, зато нравственный перевес был на нашей стороне. Мы явились там, где они нас не ожидали, и напали совершенно врасплох, как говорится. Узнай они днем раньше, во время рекогносцировки, о месте предполагавшейся высадки, то из трех рот едва ли кто бы возвратился на суда. С таким небольшим числом людей можно было рисковать высадиться в центре населения одного из самых воинственных и многочисленнейших племен Западного Кавказа, только рассчитывая на нечаянность и спешность нападения.
Высадкой 19-го июля была достигнута также и самая главная цель, какая предполагалась. Убыхи, находившиеся с северной стороны хребта против наших отрядов, узнав о сожжении зданий «великого и свободного заседания», немедленно отправили в землю свою 80 всадников, которые привезли оттуда более 100 убитых и раненых. Они также приостановили высылку подкреплений, под предлогом, что русские крейсеры стали постоянно появляться у их берегов. Кроме того, у них начались частые возвращения из скопищ, сосредоточенных в земле абадзехов, и вследствие этого начались раздоры последних с убыхами.
Пока мы шли близ берегов земли джигетов, нас почти всюду встречали горцы, выглядывавшие из лесов. Они слышали канонаду и перестрелку и, видя пожар, выбегали к берегу, узнать, в чем дело.
Часам к четырем пополудни мы прибыли в Гагры, где сдали убитых для отдания им последнего долга по обряду христианскому, а раненых в лазареты для лечения. Транспорт «Эльборусъ» на рейде укрепления не долго задержался и отправился в Сухум, так что к утру был уже там. Мы же выехали в 11 часов ночи; в Гаграх я пересел на «Туапсе». Для меня ночь прошла не совсем спокойно. Мне пришлось лежать рядом с ранеными азовскими офицерами, которых везли в Сухумский лазарет. Часов около 12-ти дня, 20-го июля, мы уже огибали Сухумский мыс и входили в бухту.
Сойдя на набережную, я узнал, что мою особу в городе считали убитою. Когда сносили с баркаса на пароход сотника Перетяткина, солдаты расположенные в Сухуме, почти все зная меня, по росту и цвету казачьего мундира, сочли азовского офицера за меня. Когда прибыл «Эльборусъ», то в числе списков убитых и раненых, разнесенных молвой по городу, значилось и мое имя.
Приложения