— Я тебя слушаю.
— Разве не лучше всего прятать бумаги среди других бумаг?
— Вполне возможно.
— Так…
— Да, я понимаю, к чему ты клонишь.
— Архив на верхнем этаже?
— Софи…
— Ты ведь так сказал? — У нее в голове родилась идея, из-за которой сразу зачесались руки. — Что, если…
— Нет, Софи.
— Но…
— Нет. Я не позволю тебя поймать. Ты и близко к этому месту не подойдешь. Даже не думай об этом.
— Но мы ведь не поедем обратно в Англию. — Это был не вопрос. — Я не поеду. Я не могу. Мы ведь уже так близко.
— Конечно нет. Но, Софи, тебе больше нельзя выходить из гостиницы. Я не шучу.
— Но ты без меня не справишься…
— Справлюсь. Доверься мне. Я пойду один.
— Но как же я смогу тебе помочь? Позволь мне помочь! Что ты будешь делать?
— Я найму адвоката, Софи.
— Какого адвоката?
— Лучшего из тех, кого мы можем себе позволить. Боюсь, он будет не слишком хорош. А еще я похожу по окрестным барам и посмотрю, удастся ли мне разжиться какими-нибудь слухами.
— О моей маме? О Вивьен?
— О любой виолончелистке.
— Хм… — Софи скептически относилась к адвокатам, но Чарльз был настроен решительно, а его глаза светились добротой, поэтому она не отважилась ему об этом сказать. Вместо этого она сказала: — Но что, если бы я проникла прямо в архив…
— Нет. На каждом этаже стоит караульный. Видела того, что был у кабинета комиссара?
— Да. Но что, если архив…
— Этот караульный напоминал носорога. Люди вроде него стоят на каждом этаже. — Чарльз прищурился на солнце. — Вообще-то, Софи, тебе лучше держаться подальше от других постояльцев гостиницы. Даже дверь в свой номер не открывай.
— Хорошо, — пообещала она, никого не обманывая буквально. — Дверь я открывать не буду.
Чарльз взглянул на нее, и Софи посмотрела на него невинными глазами.
— Прости, — сказал он. — Я знаю, там душно. Я принесу тебе хорошие книги.
Софи ничего не ответила. Трепет у нее в груди так и не стих. Нельзя обходить вниманием возможное, подумала она.
15
Тем вечером Софи рано пожелала Чарльзу спокойной ночи и вылезла на крышу на закате.
Она села возле трубы и стала ждать наступления темноты. В ожидании она притянула колени к подбородку и попыталась обдумать варианты.
С удивлением поняла, что варианта сдаться у нее не было. Это показалось ей странным. Сама Софи себя смелой не считала. Она боялась глубоких водоемов и больших скоплений людей, еще она боялась тараканов. А стоило ей подумать о том, как ее схватят и отправят обратно в Англию, как от ужаса ей становилось физически нехорошо. И все же сдаться было так же невозможно, как и научиться летать. Здесь мама казалась гораздо более реальной. Софи едва ли не чувствовала ее запах — она нисколько не сомневалась, что мама будет пахнуть розами и канифолью. Складывалось впечатление, что мама ждет ее за углом. Софи встала на ноги. Плана у нее не было, но действовала она нарочно так, словно все было спланировано давным-давно. Она сняла ботинки и зажала их в зубах. Затем она направилась на север, где однажды скрылся мальчишка.
Через двадцать минут она села на колени, вытащила шнурок из ботинка и привязала его к трубе. Она хотела показать, что не боится покидать собственную крышу. На каждой новой крыше Софи привязывала что-нибудь к трубам: сначала другой шнурок, потом чулки, потом две ленты для волос, привязать которые было несложно, а затем носовой платок — слишком маленький, он все развязывался, но в конце концов закрепить удалось и его. На восьмой крыше Софи привязала к трубе свой пеньюар. Он посерел от многочисленных стирок, поэтому Софи не жалела о потере.
На девятой крыше Софи остановилась. Она замерла на одной ноге. Между этой крышей и следующей был зазор длиной с гладильную доску. «Не так уж далеко», — сказала она себе. Скорее всего, ей не составит труда его перепрыгнуть. Но ноги почему-то отказывались ее слушаться.
Софи колебалась. Затем она сняла ночную рубашку и перебросила ее на следующую крышу. На мгновение ей показалось, что рубашка провалится прямо в трубу, но она аккуратно упала на краешек крыши и осталась лежать. Рукав покачивался на ветру, словно приветствуя темноту.
Затем Софи развернулась и бросилась бежать — как можно быстрее, одетая лишь в панталоны, зажав в зубах ботинки и раскинув руки, чтобы держать равновесие, — обратно по крышам, обратно по верхушкам города, над головами сотен спящих французов, обратно в постель.
Маттео появился следующей ночью и принес с собой ночную рубашку и чулки. Он пришел ровно в полночь, под прикрытием бьющих часов. Софи не проснулась, пока он не завис в десяти сантиметрах от ее лица.
— Боже мой! — воскликнула она. — Ты меня напугал.
— Я знаю. — Он бросил одежду на постель. — Пеньюар я оставил себе. Он мне нужен, — сказал он и сел на краешек кровати. — Может, объяснишь?
— Клянешься никому не говорить? — спросила Софи.
— Нет, — ответил мальчишка.
Так никто никогда не отвечал.
— Нет? — удивленно повторила Софи.
— Я никогда не клянусь. Выкладывай.
Софи прикусила губу, но мальчишка казался бесстрашным. Бесстрашные люди обычно язык не распускают.
— Если донесешь на меня, — пригрозила она, — я тебя разыщу. Помни, крыши меня не пугают.