Покушение

— Н-да, — вздохнул Грейфе, снова подумав: «Совсем недавно не очень-то она нам и была нужна».

В Берлин Грейфе вернулся совсем удрученным и озабоченным.

Глава 9

— Слышали сводку? — заходя в кабинет Круклиса, еще с порога спросил Доронин.

— Еще бы! Такие новости! Столица Украины! Красавец Киев! Лучшего подарка к 26-й годовщине Октября и не придумаешь, — довольно ответил Круклис.

— Просто молодцы, — высказал похвалу в адрес воинов-освободителей Доронин.

— Они-то да. А мы? — лукаво улыбнулся Круклис.

— Несравнимо слабее, но кое-что тоже есть, товарищ полковник, — ответил Доронин. — Разрешите начать с фотографий?

— С чего хотите, — согласился Круклис, вытаскивая из стола свое непременное в таких случаях увеличительное стекло.

Доронин разложил перед полковником фотографии.

— По данным экспертизы, товарищ полковник, все снимки сделаны еще до войны — не раньше, чем в тридцать девятом году. Снимали из фотоаппарата с очень маленьким объективом. Вероятно, какая-нибудь подделка под зажигалку или под портсигар, или что-либо подобное. Это доказывается тем, что часть снимков — монтированные, — начал доклад Доронин. — Объекты фотографирования просто не умещались в одном кадре.

Доронин докладывал, а Круклис вновь, с еще большим вниманием, разглядывал снимки через увеличительное стекло.

— Я заметил это еще в прошлый раз, — сказал он. — Конечно, разве захватишь в один кадр новые корпуса завода «ЗиС»? Или даже Крымский мост? А монтаж получился неплохой…

— Обратите внимание вот на эту серию, я бы так выразился, — подсказал Доронин.

Круклис просмотрел. На снимках были какие-то неизвестные ему дома, две подворотни, витрина магазина.

— Я их уже видел. Но не очень пока понял, для чего их фотографировали, — признался он. — Может, вы догадались? Может, тут главное не дома, а люди?

— У нас пока тоже ясности нет. Но мы склонны думать, что снимались все же именно дома. А вот с какой целью? — вопросом ответил Доронин.

— Явки? Места встреч? Тайники? — высказал предположение Круклис.

— Все может быть, — согласился Доронин. — Но ведь надо знать точно.

— Хорошо. Время есть — подумаем. Что дальше? — спросил Круклис.

— Дальше я бы хотел доложить о жильцах. Тут нам повезло больше…

— Еще бы! Тут к вашим услугам и соседи, и милиция, и паспортный стол. Так в чем же нам повезло?

— В квартире, начиная с тысяча девятьсот двадцать пятого года до того самого момента, как в нее вселилась Баранова, проживала семья Мартыновых: муж, жена и двое детей, — объяснил Доронин. — Глава семьи — Мартынов Тимофей Петрович, умер от воспаления легких в тридцать третьем году. Его супруга, Мартынова Глафира Ермолаевна, умерла от язвы желудка в тридцать шестом. Обе их дочери, Анна Тимофеевна и Любовь Тимофеевна, вышли замуж и уехали из Москвы. Анна — в тридцать седьмом в Новосибирск, где проживает с семьей до сих пор. Любовь вышла замуж за военного и уехала с ним в марте сорокового года в Бобруйск. Сведений о ней нет. В отделении милиции так характеризовали Мартыновых: семья простая, рабочая. Никто из семьи никогда ни в какой деятельности, направленной против советской власти, замешан не был.

— Это хорошо, — после некоторого раздумья сказал Круклис. — Каковы же выводы?

— Ни Мартыновы-старшие, ни их дочь Анна никакого отношения к снимкам не имеют, так как последние сделаны уже после того, как эти трое жили в Москве. Это первое, — загнул один палец Доронин.

— Продолжайте, — кивнул Круклис.