— А до войны у нас только четверо уезжали, — точно ответил Назаров. — Звонковы: сам, значит, он, жена и трое детей у них было. Эти уехали куда-то на Волгу еще в тридцать девятом. Они из квартеры сороковой. А из флигеля выезжали: старшая Мартынова, Анна, стало быть, в тридцать седьмом в Новосибирск. А младшенькая, Люба, — та в сороковом вместе с мужем в Белоруссию. Не то в Бобруйск, не то в Борисов, не то ешо куда-то. А вместо них во флигеле поселилась Баранова Мария Кирилловна, врачиха. Та тоже уехала перед войной недели за две. Вот так…
— И куда же она уехала?
— В Ригу, товарищ подполковник.
— Откуда вам это известно?
— Так она мне сама сказывала. Поеду, говорит, братца навещу в Риге.
— А еще кому-нибудь она об этом говорила?
— Еще кому? — неожиданно задумался Назаров. — Не знаю, однако, товарищ подполковник. Точно сказать не могу… Хотя, похоже, что навряд ли…
— Почему так думаете?
— Да потому, что она уехала, а больные-то к ней все ходили да ходили. А ее нет и нет. Они, стало быть, начали расспрашивать жильцов: куда, дескать, делась? Когда вернется? А жильцы-то ничего и сказать не могут. Вот я и думаю, что никому она ничего не сказала.
— А почему она вам сказала, Тимофей Захарыч?
— А как же, товарищ подполковник? Ежели я ей завсегда пособлял? То, понимаешь, картошки из магазина принесу, то капусты, то дровишек напилю, наколю. Ледок опять же с приступков зимой обобью. Она меня даже очень привечала. Идет, бывало, куда, поговорит. Зуб мне вылечила…
— Она что, одинокая была?
— Ды как сказать? — снова задумался Назаров. — В Москве, это точно, у нее никого не было. А вот в Риге — брат. А еще племянник имеется…
— Откуда знаете?
— Собственными глазами видел, вот как вас, товарищ подполковник, — ответил Назаров.
— Кого? Брата? Племянника?
— Племянника, товарищ подполковник. Брата-то как я увижу? Он в Риге…
— А племянника где видел?
— Тут, в Москве, прямо у нас во дворе.
— Когда это было?
— А как они вместе переезжали. Она, значит, на жительство. А он ей помогал. Мы тогда вместе с ним вещички разгружали. И в квартеру их вместе вносили. А потом он два дня жил у нее. Так что мы опять же встречались, — рассказывал Назаров.
— А потом куда он уехал?
— А вот уж это я не знаю. Этого они мне не сказывали, товарищ подполковник, — словно извиняясь, признался Назаров. — Но думаю, что недалеко.
— Это почему же?
— А потому, что старуха моя посля видела его.
— Где?
— А тут же, в нашем дворе…
— Когда? При каких обстоятельствах?
— Числа старуха не называла, а говорила, что недавно. И было это уже после того, как квартеру Барановой обчистили жулики.
— А все-таки, Тимофей Захарыч, поточнее можно установить? — попросил Доронин. — Это очень важно. Очень!
— Попробую добиться чего-нибудь от жены, — не очень уверенно пообещал Назаров. — Но тут, я бы сказал, другое антиресно, товарищ подполковник. Племянник, а назвался больным. Говорит, лечился у Барановой. И теперь пришел тоже вроде как подлечиться.
— А может, это на самом деле не племянник был?
— Точно, племянник, товарищ подполковник. Жена божится, что сразу его узнала. И даже сказать ему об этом хотела. Но коли уж он назвал себя больным, то, значит, постеснялся. А так точно, говорит, он. Только вроде как поисхудал маленько. И в военном был.
— Это очень интересно, Тимофей Захарыч, — сказал Доронин. — И очень важно. Надо, чтобы вы все это написали мне.
— Э… товарищ подполковник, писать-то я не мастер. С грамотешкой-то у меня хреновато, — признался Назаров.
— Надо, Тимофей Захарыч, — повторил Доронин.
— А может, дочка напишет? А мы с женой подпишемся? У нее ладно получится. Она у нас хорошо ученая, — предложил Назаров.
— Ну что же, пусть напишет. И обязательно пусть жена поточнее припомнит, когда видела этого племянника. И еще: опишите, каков он из себя. Все, что припомните, все опишите. Каков у него рост. Какое лицо: глаза, нос, рот… Поняли?
— Как не понять, товарищ подполковник? Все как есть пропишем, — пообещал Назаров.
— Завтра выходной. Отдыхайте. А в понедельник жду вас, дорогой, со всеми бумагами, — поднимаясь из-за стола, сказал Доронин.
— Все сделаю, товарищ подполковник, — вставая следом за ним, ответил Назаров.
Глава 27
Как ни спешил полковник Круклис в Москву, а вылететь удалось лишь через неделю. Погода неожиданно резко испортилась, небо закрыли низкие тучи, снегопад снизил видимость до минимума, авиация, оказавшись беспомощной перед разбушевавшейся стихией, бездействовала. Лишь к концу недели на партизанский аэродром приземлился легкокрылый По-2. Круклис распрощался с партизанами и вылетел на Большую землю. В Москве он появился в тот же день и сразу же отправил специалистам на экспертизу то, что получил от Шефнера. Ефремова в городе не было. Докладывать о результатах командировки было некому. Круклис занялся делами и пригласил к себе Доронина.
— Давненько не виделись, Владимир Иванович, как-то вы тут поживаете? — радушно пожимая руку своему заместителю, осведомился он.
— С возвращением, Ян Францевич. Ждем вас с нетерпением. Есть что доложить, — ответил Доронин.
— Лучшего и не придумаешь. Готов слушать!