Полчаса

– Ты, позор нашей семьи, подлец, негодяй, для которого нет ничего святого, безбожник, покусившийся на жизнь отца, бессердечное животное ещё недовольство сейчас будешь показывать?!! Всё!!! Всю жизнь я вас с Евгением любил, баловал, потакал любому капризу, и он, как настоящий сын, любит меня, заботится обо мне в старости, как я о вас в детстве, а ты! Ты предал меня, забыл всё хорошее, посмялся над моей отеческой любовью, докатился до того, что чуть не придушил меня! И я не знаю, розыгрыш это был или нет, и не хочу, потому что с такими вещами не шутят, и я теперь не поверю ни одному твоему слову, потому что ты – последний лгун, бессовестный обманщик!!! Всё!!! Я долго пытался тебя вразумить, но ты уже обнаглел, чувствуя свою безнаказанность! Ты мне не сын больше! Ты отныне мне не сын!!! Давай, вставай, иди в дом, собирай в сундуки свои вещи и проваливай раз и навсегда, мне всё равно, что будет с тобой! Даю тебе час на сборы!!! И её светлость Людмила никогда не будет твоей, так и знай, она в любом случае останется с Женей, потому что ты не человек, а какое-то озлобленное существо на фоне Евгения! Разговор окончен, прощай!!!

…Опешивший Николя с трудом после всех ночных приключений встал и пошёл в свою комнату: собирать вещи, деньги в сундуки, всё-таки теперь ему придётся жить самому на съёмной квартире, потеплее оделся и вышел на крыльцо в надежде, что отец передумает, протянул:

– Оте-е-ец…

Шустров только рявкнул в ответ:

– Не называй меня отцом, ты мне не сын! Я тебя не знаю! Проваливай!

Николя, бледный от усталости и разочарованный в собственной идее, поехал пока со своим скарбом на постоялый двор…

..А Иннокентий Александрович Шустров постоял, почувствовал холод и задал себе вопрос: «Что же мне сейчас делать-то? С чего начать?». И, как только Николя исчез из дома в почтовой карете, у седого старенького Шустрова выработался план действий. Для начала он отравился в свою комнату и навёл шикарный марафет, как полагается графу. Затем написал княгине Зое Витальевне краткое письмо-предупреждение и дал распоряжение крепостному мужику Трофиму идти в имение Варшавских и как можно скорее передать это письмо её светлости барыне Варшавской или молодой барыше, её дочери. А лишь потом сел в карету и направился в жёлтый дом, чтобы получить справку о своём душевном благополучии, иначе никто не будет его слушать, а так он докажет, что не маразматик, а, значит, его допустят в суд, где его показания могут стать спасительными для Евгения…

… Тем временем в камере, куда привезли Евгения, происходило своё действие, о котором другие главные герои этой истории пока не знали. Когда Евгения Дубова привезли в тюрьму, тот самый бравый полицейский, сначала дал ему покушать хотя бы хлеба с кашей и подремать какое-то время, а потом вызвал на допрос.

… Если честно, идя на допрос, наш Евгений не ожидал избавления от каторги, ему казалось, что Николя всех перехитрил, и молодой поэт чувствовал себя удручённым.

… И вдруг Жене пришла поразительная мысль: « Ну, должен же Господь мне помочь как-то, не бросит наш Христос Вседержитель человека в такой беде! Должен быть выход! Но вот какой?».

А в комнате для допросов его ждал дружелюбно расположенный бравый полицейский за столом, на котором лежала Библия.

– Здравия желаю, сударь, садитесь на тот стул, не волнуйтесь так-с, разберёмся. Сначала скажите: вы верующий человек? – неожиданно начал разговор полицейский.

Евгений не ожидал такого вопроса и с круглыми удивленными глазами-вишенками ответил:

– Да, верующий, православный, а что?

– Тогда вы-с должны знать, что после клятвы на Библии отвечать на допросе только правду, если вы солжёте, то будете виновны не только перед законом, но и перед Господом… – с доброжелательной улыбкой пояснил полицейский, поправил усы и уточнил – Ну-с, будете клясться?

– Да, буду, – произнёс Евгений уже менее уныло – мне в этой истории нечего стыдится…

После принесённой клятвы Евгений занял стул, а полицейский начал задавать вопросы:

– Просто ваш кузен его сиятельство Николай Иннокентьевич Шустров говорил весьма правдоподобно о своей трагедии, любой другой, менее внимательный и чуткий полицейский, поверил бы сразу ему, но меня он провести не смог. Я не поверил его крокодильим слезам. Я очень хорошо заметил, что, когда он притворялся любящим сыном, что ваш дядя, потерпевший, его сиятельство Иннокентий Александрович Шустров, возмутился и оттолкнул сына, не желая принимать ласку. А, когда вы подошли к нему, вы о чём-то долго разговаривали, причем по нежным жестам, мне показалось, что он любит вас больше, чем сына. И только тогда ваш кузен стал говорить о маразме своего отца. Скажите, ваш дядя, действительно страдает маразмом? Это подтверждали врачи из желтого дома? А вы сами замечали у дяди проблемы с рассудком? И о чём вы переговорили с дядей перед арестом?

Евгений большущей рукой задумчиво потрепал себя за каштаново-рыжие волосы, потеребил пенсне и ответил: