Полдень, XXI век, 2003 № 04

Это все стало уже тогда совсем серьезно. Как зверь, попавший в капкан, отгрызает себе лапу и уходит. Я взял нож. На кухне, в одиночестве, конечно же я сначала не сказал никому, зачем это надо, успеется. Да и потом тоже, узнают — начнут нервничать, убьют ещё, зачем это надо. Я налил себе стакан спирта. Часть я принимал внутрь для обезболивания через равные промежутки времени по ходу операции, а часть ваточкой накладывал на мой шпатель-нож для дезинфекции. Но скоро стало уже все равно, и я плевал на дезинфекцию. Я вырезал себе мясо, кусочки мышечной ткани, кусок за куском. Сначала старался снимать только маленькие кусочки, но потом, когда наркоз по-настоящему стал действовать, я в запале отхватывал уже куски любого размера, мне даже интересно стало, какой самый большой кусок от себя я смогу за один раз отхватить, по крайней мере, похоже на то, что терять-то уж точно нечего.

Но каждый раз, когда я был уже точно уверен, что я его отрезал, и его на руке действительно больше уже не было, но в самый последний момент от отрезанного кусочка с самого конца отделялась маленькая синяя капля, как капелька пота, и падала опять на руку, и она въедалась, вгрызалась в кожу, и там снова выступал этот самый синий крест.

Наконец, когда я от наркоза и от потери крови уже окончательно ослабел и уже не соображал ничего, в дверь раздался звонок, и я открыл, и они там стояли, и все инструменты были у них уже приготовлены, и по их лицам я понял, что они стояли за дверью в ожидании этого момента уже давно.

Витя погиб вчера. К нему прилетела белая простыня и билась в стекло. А у него для самозащиты была давно припасена большая охотничья винтовка, вот он и решил, что пришло время пустить ее в ход, фактически, он сделал только самое глупое и неправильное, что вообще только и можно было сделать, он выстрелил два раза в стекло, стекло лопнуло, простыня просочилась через трещину, а он к этому моменту был до того возбужден, что совершенно уже не мог ничего, и простыня задушила его.

Двое в комнате. Она закончила говорить, и он уже уходит. Он не прощается, зачем, это не нужно, всё равно же он понимает всё то же, что и она. Хотя познакомились они только сегодня утром, два часа тому назад. Хотя он не говорит ни слова, просто молча сидит. Но они уже знают друг о друге всё и это всё — самое главное, они уже могут друг другу бесконечно доверять.

Когда он уходит, она осматривает свою руку и обнаруживает в уголке на сгибе возле локтя маленький синий крестик, как будто шариковой ручкой. Она не пытается его стирать. Она же все понимает без слов. Она понимает всё то же, что и он. Она знает, что это бесполезно. Она просто садится отдыхать в дальнем углу комнаты, возможно дальше от закрытого окна. Она ничего не делает. Она никогда ничего не делает. Она начинает ждать. Ждать того, что с ней будет. Как она ждет этого каждый день. Для неё в этом нет никакой разницы. Включает радио.

Нет, в дверь никто не позвонит. И никто за ней не придёт. Она была бы рада, чтобы хоть кто-то пришёл.

Маленький крестик на сгибе её руки быстро разрастается, на глазах превращается в довольно большое пятно, которое потом занимает всю руку и растёт, распространяясь в область сердца.

Радио передает (легкую музыку, сегодня с утра для нас играет только группа «Metallica»):

— Товарищи, товарищи! Будьте внимательны (когда переходите улицу). По городу летает белая простыня…

Эпилог. Мужской стриптиз. Изумительной красоты стройный юноша выступает каждый день в клубе. Посетительницы все — стройные молодые, старых и некрасивых туда не пускают, чтобы не портили своим практическим плотоядным подходом атмосферу веселья и забавы для тех, кто собрался просто погулять — и все исключительно очень богатые девушки. Молодой человек в танце раздевается до трусов, потом снимает трусы, прикрывая чресла со стороны зала лёгкой голубенькой тряпочкой по типу полотенчика. Он и дальше танцует, открывая то больше, то меньше, но не давая залу заглянуть за неё и увидеть то солидных размеров украшение, которое, по-видимому, там имеется. Он так танцует, извиваясь, что приводит этим публику в полный восторг, его потому и держат, что он только один это необыкновенно умеет. Одну девушку из публики он приглашает жестами вовнутрь за эту занавеску — увидеть и пощупать то, что у него там болтается внизу. Весь зал это ужасно дополнительно возбуждает, некоторые взвизгивают, девушки вздыхают, капают слюной и завидуют счастливице, героине сегодняшнего дня.

Никто не замечает, что девушка эта изо дня в день одна и та же. Она подсадная. В принципе, чресел молодого человека, конечно же, никто не стал бы жалеть, если бы только они у него были. Но сей молодой человек — мутант. У него там ничего нет, абсолютно всё гладко, как у манекена. Только мутант может так соблазнительно танцевать, оставаясь внутри холодным, имитируя движения любовно неспокойного, потому что сам он к этому по природе своей абсолютно равнодушен.