Полдень, XXI век, 2003 № 04

Как-то Билл быстро шел через выставочный зал книгохранилища и внезапно увидел Кэрол, одиноко стоящую у стенда с редчайшим экспонатом — первой инкунабулой, печатной книгой Иоганна Гутенберга XV века, чудом спасенной после взрыва нейтронной бомбы в кампусе университета. Первым движением было — подойти к ней и завести разговор, но Биллу это показалось слишком примитивным, и он, досадуя на свою нерешительность, пошел прочь. Однако Кэрол его тоже заметила, и Билл услышал ее низкий грудной голос: «Профессор, нельзя ли задать вам вопрос по данной теме?». Он обрадовался, как школьник, которого наградили грамотой за прилежание, и услышал продолжение: «Объясните, пожалуйста, почему Гутенберг взялся первым делом печатать Библию, а, например, не Гомера или Аристотеля?». Билл не сомневался, что она знает почему, и знает отлично, но, поддерживая игру, охотно и напористо начал излагать свою точку зрения, которая, в конце концов, свелась к следующему банальному выводу — тема эта столь глубокая и обширная, что следовало бы обсудить ее не на ходу, а, например, за ужином в ресторане. Сумасшедшинка промелькнула в глазах девушки, когда она вполне согласилась с точкой зрения профессора, пребывавшего, нужно сказать, в состоянии опьянения от ее близости.

Билл привез Кэрол в закрытый клуб своего поселка, где так же, как и в университете, никто не знал его настоящего имени, ибо это имя могло стать той ниточкой, которая вела к отцу Билла — знаменитому генералу Стресснеру. Кэрол в тот вечер тоже еще не знала, как на самом деле зовут Билла, и, подозревая, что известное ей имя не настоящее, упорно называла его профессором. В клубе все складывалось тепло и непринужденно, под шампанское и деликатесы клубного шеф-повара они болтали без удержу обо всем, кроме гутенберговской инкунабулы — каждый как бы подтверждал, что не эта случайная тема привела их сюда. Стены клуба были расписаны старыми видами когда-то процветавших европейских городов — Темза у Тауэра в Лондоне, венецианский Большой канал, Сена у Нотр-Дам в Париже, Гвадалквивир у башни Колумба в Севилье, Дунай в Будапеште, Нева у Стрелки Васильевского острова в Санкт Петербурге… Биллу нравилась старомодная импрессионистская манера, в которой художник представлял водную гладь и зыбкие, причудливые отражения в ней каменных, вдохновенных символов далекого прошлого…

— Тебе нравится здесь? — спросил Билл и обвел рукой стены с живописью.

— Мне здесь, — она подчеркнула это «здесь», — нравитесь, в основном, вы, профессор.

— А мне здесь, — он тоже подчеркнул это «здесь», — нравишься исключительно ты, Кэрол. Если признаться честно, то ты мне нравишься не только здесь, но везде и давно.

В глазах Кэрол блистала сумасшедшинка, и само собой получилось, что после ужина Билл повез ее к себе домой — это вдруг показалось обоим столь естественным, что не требовало ни объяснений, ни обсуждений. В машине он стал нетерпеливо целовать ее губы, шею, грудь…

— Профессор, вы порвете мне одежду, — просто сказала она.

— Меня, между прочим, зовут Билл… Билл Стресснер, — неуместно и внезапно для самого себя выпалил Билл то, что не имел права произносить, но она мгновенно поняла, кто такой ее профессор, и оценила этот необыкновенный жест доверия.

— Билл, — мягко повторила Кэрол его новое имя, — ты уже порвал мою новую кофточку.

Она отдалась ему со стыдливостью, не сулившей, казалось бы, предполагаемого омута. Однако теория омута, в конце концов, подтвердилась. Его, омута, глубина нарастала от свидания к свиданию, но его, омута, поверхность всегда оставалась слегка подернутой той изначальной стыдливой сдержанностью, которая сводила Билла с ума на протяжении многих лет их близости…

Это счастье ушло из его жизни внезапно, дико, нелепо… Это счастье отняли у него с изуверской жестокостью… Он снова увидел летящее по воздуху тело мальчика с запрокинутой головой…

Билл обхватил руками голову, словно выжимая из нее остатки воспоминаний — ему иногда казалось, что он может потерять контроль над собой от ненависти к убийцам…

Машина свернула с шоссе на въезд в аэропорт. Билл отключил автомат и перешел на ручное управление.

9 часов утра

Оставив машину в многоярусном гараже, Билл направился по подземному переходу к первому уровню проверки — паспортному контролю. Он знал, что его личная охрана покинет его после этого уровня, и он полностью поступит в систему безопасности аэропорта. Эта система безопасности включала многоуровневый контроль и постоянное наблюдение за каждым пассажиром с момента его приближения к паспортному контролю и до взлета самолета. В самолете действовала другая система наблюдения, позволявшая отслеживать на земле поведение каждого пассажира на протяжении всего полета.

Снятие отпечатков пальцев и электронное фотографирование входили в паспортный контроль. Пройдя его и сдав документы, Билл направился в блок индивидуального контроля.