Полдень, XXI век, 2010 № 03

— У меня больше нет на тебя времени, — Альхр шагнул вперёд. — Ты ничего не понял. Думаешь, мне легко убивать? Я переступаю через своё естество каждый раз, когда вынужден сделать это. Но мне предстоит убивать, и много. Поэтому сейчас я лишь тренируюсь. На таких, как ты, на мерзавцах, которых не так жалко. Я пока всего лишь прохожу практику.

Мишаня посмотрел на Альхра в упор.

— Которых не жалко, значит, — сказал он. — Знаешь что, фуцан. Я — дерьмо. Ты прав, таких, как я, надо уничтожать. Но таких, как ты, практикантов… Будь моя воля, я бы зарезался, удавился бы, вспорол себе брюхо. Только за то, чтобы такая сволочь, как ты, никогда не родилась. По сравнению с тобой я…

Мишаня не успел закончить фразы. Инопланетянин сделал едва заметное движение, и авторитет умер прежде, чем его тело коснулось земли.

Альхр с минуту постоял, опустив голову и скрестив на груди руки. Затем плавно повернулся и растворился в вечерних сумерках.

«Только за то, чтобы такая сволочь, как ты, никогда не родилась, — бились у него в виске последние слова покойного. — Сволочь. Никогда не родилась. Сволочь. Никогда…»

ДАРЬЯ БЕЛОМОИНА

Память

Рассказ

Без меня в доме завелся непарный носкоед. Муж по утрам никак не может найти носки.

— Возьми вон тот в углу и этот на стуле, — говорю я. — У них хотя бы дырки симметричные.

— Я опаздываю, — сердится он, — лучше бы помогла.

Я улыбаюсь и развожу руками.

— Поищи в комоде поглубже. Может, еще те остались, которые я…

— Больше месяца прошло, Стаска, — грустно говорит он. — Какое там…

Но все-таки поискал, все-таки нашел.

— Я еще полезна, видишь.

— Стаска, родная. Пойду уже, — он прыгает на одной ноге в прихожую, надевая носок, я иду за ним. Мальчишка мальчишкой. — Ты только не уходи без меня, ладно?

— Я родителей сегодня навещу.

— Иди. Только не уходи совсем. Я люблю тебя.

Улыбаюсь.

— Что-то ты часто повторять это стал. Не уйду.

— Не уходи. Я буду о тебе думать. Ну, давай, закрывайся.

— Эй-эй!

— Извини. — Хлопнул себя по лбу. — Да, я сам закроюсь.

Ушел. Родной мой.

Днем мама сказала то же:

— Ты только не уходи.

— Не уйду, — смеюсь я. — Заладили!..

Мама смотрит мне в лицо:

— Какая ты красивая у меня! Только бледная.

— Ну, загорелой я уже не буду, мам. — Я тянусь к кружке, промахиваюсь, снова смеюсь. — Ох уж эта привычка чаевничать! Неискоренимо. Мама, ты мне, что ли, пирог отрезаешь? Мне не надо. Я на диете.

Смутилась.

— Трудно привыкнуть.

— Ну, все хорошо. Зато ничего не болит больше.

— Счастливая! А Лиска вчера опять мучалась гастритом. — Помолчала. — Ты только не уходи, — просит она снова. — Мы любим тебя.

Я только улыбаюсь. Глупые мои. Чего же вы так боитесь? Куда я уйду? Что бы ни говорили ученые, о чем бы ни рассуждали философы в своих премудрых книжках о памяти, смерти, сущности любви — не уйду, не уйду, не бойтесь. Я ведь тоже люблю вас.

— Пока любите, никуда не уйду, — говорю я тихо. — Не бойся, мам. Лучше скажи, как непарного носкоеда извести? Совсем распоясался в доме моего одинокого мужчины.

Небо вечером прозрачно-синее, город полон ярких быстрых огней, желтые фонари, сияют витрины, летят фары, дрожат и меняют цвет вывески, вспыхивают, гаснут окна. Жаль, что я не чувствую запахов: сейчас весна, сладко пахнут почки, а в булочной за поворотом печется хлеб. Никакой логики в том, что я вижу и слышу, как прежде, а осязать и обонять не могу.

Но как же зато хорошо, когда ничего не болит!..

Ваца, наверное, уже дома, переживает, что меня нет. Раньше он не переживал, когда я не возвращалась допоздна: нет так нет, самостоятельная девочка. А теперь боится. Все они боятся, что я уйду и уже не вернусь.

Я говорю ему: если верить статистике, я должна была уйти через две недели после возвращения. Но по той же статистике женщинам полагается любить слезливые сериалы, а мой отец должен был умереть десять лет назад от сердечной недостаточности. Я умерла в марте, вернулась через девять дней, сейчас конец апреля. Уже выбиваюсь. Нет этой статистики, лженаука, не надо дрожать перед ней, говорю я. В Книге Книг написано, что мертвые будут с живыми, пока те любят их, — и точка, остальное забудь.

Он отвечает: я однажды тебя потерял, Стаска. Страшно потерять снова. Почему-то, когда теряешь, начинаешь ценить куда больше прежнего. Я ведь даже не знал, вернешься ли ты: не всегда возвращаются, не все. В Интернете столько пишут про это… и как теряют снова.

Не читай в Интернете. Не слушай ученых. Забудь обо всем. Я здесь. Я твоя статистика. Не уйду, пока ты любишь меня.

Я прохожу мимо булочной, где выпекают хлеб, и вспоминаю запах горячего хлеба. Запах утренних кофеен. Запах фонтана летним днем на площади и запах сахарной ваты, запах пота, дождя, ржавого железа, запах…

Ускоряю шаг. Город мчит, льется, танцует, горит вокруг; я возвращаюсь к Ваце.

Дверь квартиры приоткрыта, чтобы мне не пришлось проходить сквозь, — он знает, что я не люблю.

— Поздно.

— Пешком шла. Метро и автобусы сейчас битком.

Он косо улыбается, склоняясь над противнем с ножом, его лицо немножко светлеет.

— Я пиццу приготовил. Будешь?

— Я же на диете, — говорю я с укоризной.